— Подожди до утра, — прошептала Кейша тише, чем он когда-либо слышал ее. — Я не... Жизнь и так достаточно тяжела, Ньют. Я не вынесу мысли, что придется сидеть здесь одной в темноте, дрожа от ужаса при каждом шорохе — кто-то подходит к двери, заглядывает в разбитое окно... Ломает эту хлипкую дверь. И все это — поверх страха за тебя, за то, во что ты ввязался там снаружи. Не делай так со мной. Я практически не знаю тебя, но вижу доброту в твоих глазах. Ты нам нужен. Называй меня мамой, бабушкой — мне все равно. Но ты нам нужен.
Ньют едва не затрясся от смятения. Смятение переросло в гнев, не имеющий смысла. Он закрыл глаза и заставил себя дышать. Этот чертов вирус, подумал он. Он никогда не узнает, где заканчивается паранойя и начинается реальное влияние вируса на его сознание. Но сейчас ему хотелось лишь одного — заорать во всё горло и бить себя в грудь, как бешеный горилла.
— Ньют? — спросила Кейша, глядя на него с пола. — Ты забыл, как разговаривать?
Его охватило внезапное спокойствие. Спокойствие, которого он не испытывал уже очень давно. Крайности уже порядком надоели ему, но на ближайшее время он готов был принять этот покой и принять его с радостью. Он сделал несколько шагов к тому месту, где сидела Кейша, и опустился на пол, изо всех сил стараясь изобразить добродушную улыбку.
— Ты права, — сказал он. — Бродить по чертову Дому шизов без карты в лучах заходящего солнца может разве что сумасшедший.
На мгновение воцарилось молчание, они оба смотрели друг на друга, ожидая реакции другого. Затем, словно по щелчку переключателя, они разразились хохотом - раскатистым, не имеющим смысла, но от этого только усиливающимся в геометрической прогрессии. Они смеялись, гоготали и даже несколько раз хрюкнули. Ньют не мог вспомнить, когда в последний раз что-то казалось ему настолько смешным, как то, что он сказал. Все эти слои иронии и порочные круги абсурда даже не стоили того, чтобы их осмысливать.
Сумасшедший. Он был сумасшедшим, все верно. Она была сумасшедшей. И они лишь сделали первый шаг. Уровень безумия будет все выше и выше, а они будут смеяться как сумасшедшие, пока это происходит.
— Кому вообще нужна еда? — сказал он сквозь истерику. — Сумасшедших не прокормить.
— Точно! — еле выговорила Кейша.
Она смеялась так сильно, что Данте скатился с её колен и растянулся на полу, посапывая, как медвежонок. Это заставило их с Ньютом перейти на новый уровень — их хохот теперь можно было назвать только раскатистым ржанием. У него выступили слёзы, и все ужасы этого дня будто испарились из памяти.
Бог с ним, сходить с ума, оказывается, не так уж и плохо.
Глава шестая
Посреди ночи кто-то постучал в их дверь.
Ньют около часа писал в своем дневнике, прежде чем заснуть в углу маленькой хижины, прижавшись спиной к стыку стен. Кейша и Данте тихо похрапывали с тех пор, как солнце окончательно опустилось за горизонт, их манера глубоко дышать была до жути похожа друг на друга, несмотря на разницу в возрасте. Это было успокаивающее ощущение, похожее на колебания вентилятора - одно из множества мелких воспоминаний, которые постоянно мешали Ньюту думать.
Сон был таким желанным: тихое похрапывание его новых друзей превратилось в тихий плеск океанских волн, и Ньют оказался на пляже. В этом сне не происходило ничего, кроме океанской воды, голубого неба и солнечного тепла. Но тут раздался стук, настойчивый и сильный, такой же нежеланный в раю его сна, как если бы армия скорпионоподобных крабов вырвалась из песка и поползла по его телу.
Он открыл глаза в темноте хижины, но прошло еще несколько секунд, прежде чем сон рассеялся. Зыбкая водная гладь превратилась в гладкий дешевый пластик пола, голубое небо - в слабо различимые потолочные плитки, сладкий океанский воздух - в затхлую атмосферу жилища. Снова раздался стук, и Ньют вмиг проснулся.
Он вскочил на ноги и уставился на дверь, как будто, если он будет делать это достаточно долго, то волшебным образом увидит сквозь деревянную доску. Кейша зашевелилась, привалившись к противоположной стене и потирая глаза, продолжая спать. Ньют не хотел, чтобы она просыпалась. Он не мог объяснить почему. Вопреки всем инстинктам, которые кричали ему из человеческих глубин его прежнего, рационального, здравого рассудка, он подбежал к двери и рванул ее, не потрудившись даже в маленькую щель посмотреть, кто может быть их незваным гостем. Что еще более иррационально, не успел он посмотреть, кто пришел с расспросами, как вышел из хижины и закрыл за собой дверь. Главной целью его жизни, похоже, было дать Кейше и Данте выспаться - понятие, которое имело так же мало смысла, как и его действия.