Ньюту было трудно соображать. Труднее, чем когда-либо. Мысли перестали формироваться в какую-либо связную форму. Но он осознавал прилив чувств, охвативших его сердце. Соня была жива. Соня была жива. Радость уступала лишь печали от того, что он больше никогда не увидит ее, не увидит ее в воспоминаниях.
Ангел заговорил снова.
— Ньют, я знаю, ты думаешь, что твоя жизнь была не так важна, как остальные, что каким-то образом ты был напрасной жертвой, потому что у тебя нет иммунитета. — Он услышал гул неистовых голосов, не имевших формы, но он закончился чем-то похожим на хныканье женщины, прежде чем она продолжила. — О, Ньют, мне так жаль. Просто знай: у Сони есть иммунитет, а у тебя нет, и вы родные брат и сестра, и именно поэтому нам пришлось изучать вас и будем продолжать это делать после... — Она прочистила горло, как гром среди ясного неба. — Должна быть какая-то связь, что-то, что покажет, почему вирус действует на тебя, а не на нее. Я буду работать над этим до последнего вздоха.
Ньют не знал, была ли смерть такой для всех людей, но он ощущал ее присутствие. Хотя его разум погрузился в хаос, он видел Жизнь как свет, а Смерть - как нечто, способное погасить его. Теперь она глубоко вдохнула, готовая взорваться со всей мощью вселенной, готовая задуть свечу, которой был Ньют. Воздух вырвался изо рта Смерти, и Ньют почувствовал - и увидел - как свет слабеет, слабеет, почти исчез.
Ангел заговорил в последний раз.
— У меня твой дневник, Ньют. Даже если это мой последний поступок на этой Богом забытой планете, я отнесу его Томасу. Они должны знать, что ты запомнил.
Томми, подумал Ньют. Томми поймет.
И тут свет погас.