Не успел он порадоваться этой кошачьей не привередливости, как дом затрясся, словно в эпилептическом припадке. Стены зашатались, заскрипели. Пол под ногами дрогнул и дернулся, валя хозяина с ног. Загремела посуда в кухонном шкафу. Спелыми фруктами посыпались книги с книжного шкафа. Перекосило дверной косяк. Входные двери раскрылись. Ополоумевшая от страха кошка рванула к дверям. Но на пороге замерла, и вернулась в дом. Когда дом так же резко успокоился, как и затрясся. Перепуганная Муська, дрожа всем телом, жалась к Семену, сидящему на полу.
— Опять двадцать пять, за рыбу деньги? — спросил Семен, обращаясь к Муське, — И, что по-твоему это было?
— Мяу! — ответила Муська.
— Вот и я думаю, что ничего хорошего.
В комнате ощутимо запахло дымом. Семен подошел к распахнутым настежь входным дверям и повел носом. Туман стал пахнуть дымом. Причем странным дымом. Каким-то химическим продуктом, а не обычным запахом горения дров, резины, или там рубероида, или чем там пахнет при пожаре. Причем, когда дом трясло, Семену грешным делом послышались чьи-то крики. Были ли они на самом деле или только послышалось ему? Что-то явно изменилось. Но от всяких изменений Пихтов последнее время не ждал ничего хорошего. Да и что может быть хорошее в сложившейся ситуации? Жив? Жив. Относительно, сыт и здоров? А что еще нужно? Работать может? Может. Никто не мешает? Нет. Для творчества и жизни есть все, что необходимо. Остальное от лукавого. Так не стоит гневить Бога и просить что-то сверх того. Вот кошка у него появилась. Все-таки живое существо и уже не так скучно. Есть с кем, словом перемолвится. Она, правда, не говорит, но это еще не значит, что не понимает. Понимает гораздо больше некоторых двуногих особей. Семен вспомнил своих соседей по подъезду в городе и поморщился. Вот уж, воистину питекантропы! А впрочем, несчастные люди, живущие в грязи и нищете, весь интерес в жизни которых сводился к тому, чтобы напиться. И в этом занятии они преуспевали ежедневно, хотя нигде не работали. Загадка, где брали огненную воду и на что? Господи, как же это страшно провести жизнь в пьяном бреду и сдохнуть не просыхая.
Семен прибрал книги с полу, плотно запихивая их назад. Стараясь, чтобы они стояли в шкафу настолько плотно, насколько возможно. Он не был уверен, насчет двенадцати бального землетрясения, но баллов на девять рассчитывал. Управившись с книгами, Пихтов побрел на кухню разгребать кучу битой посуды. И вскоре убедился, что целых тарелок не осталось. Подвесной кухонный шкаф с тарелками оторвался и грохнулся на стол, а оттуда уже на пол. Многострадальный буфет Клавдии Ивановны, изготовленный еще до исторического материализма, отнесся к тряске стоически и философски. Не смотря на то, что сам не пострадал, а вот рюмки и бокалы в нем попадали как домино и перемешались. Словно, буфет как погремушку взял в руки большой такой ребенок, размером с африканского слона, потряс, насладился звоном и поставил на место.
К этой хрустально-стеклянной каше в буфете добавлялась лужа небывалого размера на полу. Волна цунами, прошедшая по кастрюлям с водой, выплеснула их содержимое почти без остатка. И в этой луже плавал различный мусор, а осколки тарелок мозаикой блестели в воде как россыпь Тихоокеанских островов, где-нибудь у Новой Гвинеи. Господи! Срач то, какой! Семен поморщился, и, вооружившись тряпкой, стал собирать воду, выжимая излишки воды в красный пластмассовый тазик. Кошка решила ему помочь и полакала немного воды. Потом брезгливо стряхнула воду с лапок и убежала в гостиную.
— Вот так всегда, — проворчал Пихтов, — Я пойду к соседке на пять минут, а ты милый не забывай помешивать каждые полчаса кашу.
Муська выглянула из-за дверного косяка, вопросительно посмотрела на человека и скрылась обратно. Но Семен её не видел, поскольку сидел на корточках к дверям спиной, и гнал волну половой тряпкой. Трико на заднице натянулось, открывая широкую полосу белой кожи чуть ниже поясницы. На эту полоску кошка как раз и посмотрела.
Собрав таки всю воду, Пихтов поднялся, слил воду с тазика в унитаз. Потом, задумчиво подтянул трико, и смахнул в тазик все осколки с буфета, к которым присоединил обломки керамических тарелок и кружек. Мусора получился полный таз. И девать его было совершенно некуда. Свинячить не хотелось, но и оставлять этот хлам дома тоже. Тогда Пихтов вышел на крыльцо и высыпал содержимое тазика прямо туда, в белесый густой туман с привкусом химического дыма.
Закрыв за мальчишками дверь, Клавдия Ивановна тут только сообразила, что ей надо на рынок. Да и за коммунальные услуги квитанция пришла. Поэтому она оделась следом и вышла. Выстояв очередь в народном банке, оплатила все, и, посмотрев на то, что осталось в кошельке, поняла, что на рынок можно и не ехать. Но все же, поехала. Землицу в цветах менять надо, а то фиалка уже пожухла вся, да и герань вымахала. Пересаживать пора. Горшок нужно размером больше, и камешков, и земли. А нигде дешевле, чем на рынке не купишь. Сорок второй автобус ходил редко. И ехать за горбатый мост было долго. А когда она с тяжелыми пакетами вышла из крытого павильона, то солнечные лучи, ярко ударившие из-за туч, указывали полдень. В полупустом автобусе солнышко пригревало, и Клавдия Ивановна чуть не прозевала свою остановку, размышляя о том, что приготовить на обед. А когда вышла на остановке, то подумала купить кефира и напечь оладушек. Но руки оттягивали неподъемные пакеты с землей. К обеду поднялся ветерок, подсушил лужи на дороге, шумел в кронах деревьев, и периодически нагонял облака. И они, то закрывали солнце, и сразу становилось прохладно, то проплывали, и оно опять грело промокшую под дождем землю.
Когда Клавдия Ивановна заходила с пакетами в подъезд, было солнечно, а вышла за кефиром, уже в хмурый осенний день. И тут раздался свист. Свистели не мальчишки за углом, и не птички на деревьях. Свист этот более всего напоминал свист из военных кинофильмов, когда фашисты сбрасывали авиабомбы. И они летели к земле, рассекая воздух, неся смерть и разрушения.
— У-у-у! — завыло в небе и тут же — Бах! Ба-Бах! Бу-бум! Трах!
Пронзительно в истерике залились автомобильные сигналы. Клавдия Ивановна оббежала дом и на проезжей части улицы 50 лет Октября увидела светопреставление….Свет не кончился. И апокалипсис вроде как не наступил, а вот куча мала из врезавшихся друг в друга машин была не малая. И передние машины вроде как посечены были пулями или осколками от тех самых разорвавшихся бомб. Водители из машин повылазили и смотрели в небо, видимо в поисках того самого мессершмитта, что пулеметной очередью срезал передние ряды. У автомобилей были пробиты капоты, крыши, лобовые стекла. Кому-то из водителей или пассажиров досталось. Слышались возмущенные крики, брань. С совершенно безумным лицом из красной иномарки вышла женщина и смотрела на свои руки, как будто видела их впервые в жизни. Руки были в чем-то темно красном, и вишневого цвета капли сорвались с её рук, и черными пятнами украсили серый асфальт. Женщина завизжала, громко, отчаянно, перекрывая, заглушая, все звуки.
На удивление быстро приехали дорожные полицейские, подкатили кареты скорой помощи. Вокруг собралась толпа зевак. Клавдии Ивановне стало неприятно ощущать себя зевакой, и она, опомнившись, пошла в магазин за кефиром. А когда вернулась, то увидела, что пробки уже нет. Машины в большинстве своем разъехались. Только красную иномарку, хозяина которой госпитализировали, погружали на платформу погрузчика, затаскивая тросом. Стояли еще две полицейские машины с мигалками у обочины, да светофором теперь работал один из полицейских, регулируя движение на перекрестке, и указывая спешащим машинам объезжать длинный погрузчик.
Практически ничего не напоминало о странном и страшном происшествии на дороге, если бы, не искрящиеся белесые крошки. Словно кто присыпал асфальт сахарным песком пополам с пудрой. Крупные и мелкие кусочки усыпали и придорожный газон. Клавдия Ивановна нагнулась и подковырнула пальцем белый треугольный кусочек, впившийся в землю. Это явно был осколок от какой-то тарелки с желтым ободком позолоты. Вот странно? Откуда это? Она вопросительно посмотрела на серую тучку, зависшую над дорогой, и тут же отвела взгляд. Вот так же и тому бедняге по голове прилетело.