«Пока это будет в наших силах».
Смех тут же стих. Невозможная действительность медленно, но верно заполняла все пространство. Однако никто не поддался панике. Тогда Тоби и задумался впервые, не подсыпали ли в сок какие-нибудь препараты, чтобы все сохраняли спокойствие. Вместо ожидаемой бури по комнате пронеслось лишь легкое прикосновение прибрежных волн из океана ужаса, который вдруг разлился у их ног.
Глава 4
— Как тебя зовут? — спрашивает Луис.
— И сколько тебе лет? — подключается Уилл. Он опять сидит на своей кровати по-турецки. — Ты вроде старше Тоби.
Появление новичка мутит спокойные воды четвертой спальни. Он бледный, но глаза и волосы темные, а зубы стиснуты так крепко, что и без того квадратные челюсти кажутся еще более угловатыми. На его кровати лежит одежда — джинсы, футболки, толстовки. Все подходящего размера. По приезду в дом всех обмеривают и взвешивают. Медсестрам сегодня пришлось потрудиться.
— Том, — цедит новичок сквозь зубы. — Мне семнадцать. — Его глаза темнеют. — С половиной.
— Вот блин, — выпаливает Луис.
Воцаряется тишина, которую нарушает только скороговорка дождя за окном. Все мы пытаемся переварить услышанное. Я понимаю, почему новичок так злится. Сгусток в животе становится туже. Если бы это не произошло до восемнадцати, то уже не произошло бы никогда. Нам всем не повезло, но невезение Тома сродни пинку по яйцам.
— Кто еще с тобой приехал? — интересуется Эшли, который стоит у батареи. Ну конечно, мять задницей аккуратно заправленную постель он не станет.
— Еще шесть месяцев. — Том ни на кого не смотрит, а слепо глядит на незнакомую одежду, которую теперь должен считать своей. — Всего-то и оставалось — прожить шесть, мать их, месяцев.
— Иногда случается всякое дерьмо. — Это первое, что я ему сказал.
Том мне не нравится. Я его не знаю, но он уже мне не нравится. А вдруг его появление все перепоганит? Логика в трубу, понимаю, но все равно поддаюсь страху. Четвертая спальня уже не та, что была утром. Приезд Тома — как трещина в старом камне.
— Да, точно, — подхватывает Луис, — расскажи нам про остальных.
— А вы знаете, как называют это место? — наконец поднимает голову Том. — Дом смерти.
— Кому какое дело, как его называют? — слегка ощетиниваюсь я. — Теперь это наш дом, и точка.
Мы научились справляться со своими страхами и как-то с ними жить. А теперь придется терпеть страхи Тома.
— Так его называют в Лондоне. Не только этот дом, а все такие дома.
— Значит, ты из Лондона? — Луис достает из кармана маленький блокнот и с сияющими глазами что-то в нем записывает. — А откуда конкретно?
Том мрачно поджимает губы:
— Какая теперь разница?
— Так что там с остальными? — напоминает Уилл. Вопрос звучит уже в третий раз.
Мы не специально так себя ведем, просто сочувствие совершенно бесполезно. Сочувствовать надо тем, кому хуже, чем тебе. А здесь в дерьме все поголовно. Это общее игровое поле. Тому хоть до семнадцати с половиной удалось протянуть.
— Только одна девочка, — наконец отвечает он и отводит глаза. — На вид вроде ничего.
— Девочка? — переспрашивает Уилл, чуть-чуть сморщив нос. — Девчонок тут маловато. Интересно, а у них тоже из глаз кровь пойдет?
Лиус хихикает над его словами, а может, над тем, как побелело от ужаса лицо Тома. Уилл вполне мог сказать об этом намеренно, чтобы перепугать новичка к чертовой бабушке. Жестоко, конечно, зато смешно.
— Давай вернемся к игре, — предлагает Луис, и Уилл улыбается.
Волнение, вызванное приездом новичка, изнашивается быстро. Тем более Том никуда не денется. Познакомиться с ним поближе будет еще уйма времени, а если нет, то не стоит и пытаться.
— Напомни-ка, как там лошадь ходит?
— Не лошадь, а конь. И ходит он буквой «Г». Две клетки плюс одна. — Даже когда они закрывают за собой дверь, Луис продолжает объяснять.
— Я в комнату для рисования. — Эшли отлипает от батареи и берет с деревянного комода Библию. Даже он, насквозь пропитанный своим чопорным христианским милосердием, не предлагает Тому показать дом.
И вот нас осталось двое.
— А ты, видимо, Тоби, — говорит Том.
Я закрываю глаза. Разговаривать не хочется. Спать тоже, но трепаться не хочется больше. Так или иначе, мне придется привыкнуть к Тому, но сделаю я это, когда сам захочу.
Он еще раз пытается завязать разговор:
— Ты старше других.
Я молчу. Думаю о том, как хотел подружиться с Джейком, чтобы рядом был хоть кто-то моего возраста, и вот теперь есть Том, а я отказываюсь с ним даже говорить. Вот только Том не один из нас. По крайней мере пока. Другое дело Джейк, хоть он и полный отморозок. К тому же, Том старше меня. Придется попотеть, чтобы не потерять репутацию босса четвертой спальни. Я валяюсь на кровати и ничем не выдаю своего беспокойства. Но на самом деле приезд новичков сильно меня тревожит.
Больше Том ничего не говорит, но раздраженно испускает нарочито громкий вздох. Я слышу, как выдвигаются и задвигаются ящики — он убирает с постели шмотки. Обустраивается. Потому что иного выхода нет.
Вечер тянется бесконечно, тревога растет. На ужине все взгляды прикованы к Тому и новой девочке, которую, судя по всему, зовут Клара. Мне она до лампочки. Сидит далеко, еще и спиной ко мне, так что виден только растрепанный хвост. Из-за стола девочек непривычно слышать столько смеха. К тому же я замечаю, как улыбается Элеонора. Даже Гарриет выглядит не такой строгой, как обычно. Джейк явно воспрянул духом — рисуется, громко матерится. Том сидит с нами, но по пути за чашкой чая останавливается рядом с девочками, разговаривает с Кларой и внезапно густо краснеет. Через минуту Джейк следует его примеру. Если Том думает, что у него больше прав на Клару только потому, что они вместе приехали, то ему предстоит многое узнать о порядках в доме. Уилл с Луисом украдкой смеются, глядя, как двое парней на глазах у всех соперничают за внимание одной девчонки. Мне лично глубоко наплевать на происходящее. Наверняка она идиотка, раз улыбается и смеется, как будто попала в летний лагерь или поехала с классом на экскурсию. Я перед ней заискивать точно не собираюсь.
Зато внимательно слежу за близнецами. Именно они — воплощение действительности в этом доме, а не какая-то там дура, из-за которой все рискуют себе шеи свернуть. Эллори и Джо абсолютно одинаковые. Ну или были одинаковыми. Один из них (наверное, Эллори, потому что у него прыщей больше, чем у брата) сильно потеет. Между нами метра три, но я отчетливо это вижу. Покрытая густым слоем пота кожа кажется жирной. Он громко шмыгает носом. Изредка его грудь сокращается, а лицо превращается в напряженную маску, как будто он с трудом сдерживает кашель. Его брат ест с двух тарелок. Запихивает ложку за ложкой в рот и сидит вполоборота, чтобы прикрывать Эллори от всевидящих глаз медсестер. Я смотрю на близнецов со смесью восхищения и ужаса. Медсестры тоже смотрят. Их взгляды холодные и тяжелые, как у орлов, выискивающих добычу. Все остальные из седьмой спальни слегка отдвинулись от своих соседей, хотя в крови каждого из них живет тот же недуг. Они разговаривают о близнецах так, словно тех и нет вовсе. Видимо, я буду должен Луису пару смен на посуде.
— Как думаешь, его сегодня и заберут?
Только услышав голос Эшли, я понимаю, что на Эллори смотрю не один. Эшли тоже за ним наблюдает, поджав тонкие губы.
— Скорее всего.
— Я за него помолюсь.
— Ага, это офигеть как поможет. — Я сосредотачиваюсь на еде. Запихиваю вилкой в рот картофельное пюре и тщательно пережевываю комочки. Говорить с Эшли нет ни малейшего желания. Пусть засунет свою высокомерную набожность себе в зад.
После ужина медсестры ставят какой-то допотопный фильм. Уилл с Луисом пытаются уговорить меня пойти с ними, но я отказываюсь. Долго и нудно лежу в горячей ванне, потом заваливаюсь на кровать и пялюсь в потолок. На улице все еще идет дождь. Интересно, о чем сейчас думает Эллори? Пошел ли он смотреть фильм? От мысли, что однажды я окажусь на его месте, сводит живот. Жаль, что я не могу просто взять и перестать думать. Даже фантазии о Джули Маккендрик не могут меня отвлечь. В итоге я пытаюсь представить, помнит ли она меня вообще, или уже улыбается Билли из выпускного класса, и теперь ему, а не мне, светит залезть ей в лифчик наяву, а не в мечтах.