— Не волнуйся, — сказал Стайкин, подползая, — тебя не забудем.
Подле Литуева лежали два солдата — Проскуров и Грязнов. Они лежали, тесно прижавшись друг к другу, тихо разговаривали меж собой.
— Я тогда ей и говорю: пойдем, пойдем со мной, не бойся, не съем...
— А она-то, она?..
— Поломалась для вида, потом пошла как миленькая. Пошли прямо в рожь...
— Эх, жизнь была. Представить невозможно.
— Товарищ лейтенант, — сказал Проскуров, увидев Войновского, — водку скоро выдадут?
— Старшина обещал к вечеру, — ответил Войновский. Он обернулся, чтобы посмотреть, ползет ли сзади Беспалов, и в это время услышал истошный, нечеловеческий вопль:
— Тикай!
Кричал Стайкин. Войновский зажмурил глаза, вжался в лед, не понимая еще, в чем дело.
Снаряд упал прямо в цепь. Он легко прошел сквозь ледяной покров, глухо взорвался в глубине. Огонь и вода вырвались наружу, встали столбом. Войновский почувствовал, как воздушная волна ударила в уши, кто-то выдернул из его рук автомат, он стал легким как перышко и полетел, переворачиваясь в воздухе, проехал по льду, перевернулся еще раз и, наконец, открыл глаза. И тогда увидел воронку, черную и громадную, как озеро. Она дымилась, волны кругами ходили по ней, вода с шумом скатывалась через края обратно.
Войновский услышал протяжные стоны и быстро пополз к воронке.
— Кто ранен?
— Ну и жаханул, гад. Чемодан.
Войновский обернулся. Рядом лежал Стайкин. Правая сторона его халата была в рыжих пятнах.
— Ранен? — спросил Войновский.
— Брызнуло. И водой облило. Жаханул чемоданчик.
Ранен был Литуев. Осколок перебил ему ногу, и Проскуров уже перевязывал ее индивидуальным пакетом. Литуев негромко стонал. Солдаты со всех сторон сползались к воронке.
— Ну и дал прикурить.
— Двести семь, не меньше.
— Хорошо еще, что фугасный. Осколочный всех бы накрыл. До свиданья, мама, не горюй.
— Товарищ лейтенант? — Шестаков подполз и принялся ощупывать Войновского.
— Увы! — сказал Стайкин. — Опять я остался жив, как сказал мой боевой друг в сорок втором году, выходя из сгоревшего танка.
— Постойте, постойте, — перебил Войновский. — Ведь тут, рядом с нами, когда мы ползли, лежал кто-то?
— С вами пополз. Из лейтенантов-то? Где он? — Шестаков приподнялся и стал осматриваться. — В меня который стрелял.
— Позади вас человек полз, товарищ лейтенант. Неужели пропал?
— Беспалов его фамилия, — сказал Шестаков, — из артиллерии. Свояк нашего Молочкова. И, выходит, за ним последовал?
— Беспалов! — закричал Стайкин. — Где ты? Издалека донесся сердитый голос:
— Чего тебе? Отвяжись.
— Все целы, товарищ лейтенант, — сказал Проскуров. — Все на месте.
— Нет, нет, — взволнованно говорил Войновский. — Я прекрасно помню, кто-то лежал здесь, в цепи. Как раз на этом месте. — Войновский показал рукой на воронку. — Я отлично помню. У меня хорошая зрительная память.
— Впрямь был кто-то, — сказал Литуев. Проскуров наложил ему жгут, и Литуев перестал стонать. — Он еще огонька у меня просил, а, я отвечаю: не курю.
— Память у тебя отшибло, — сказал Проскуров. — Это я у тебя огонька просил. А ты и сказал: не курю. А я, видишь, живой. Значит, это не я?
— Ты-то просил, это верно. А он тоже просил. Он тоже человек. Ой, тише ты. — Проскуров натягивал на раненую ногу валенок и сделал чересчур резкое движение, отчего Литуев вскрикнул.
— Кто же это? — спросил Шестаков, пугливо оглядываясь по сторонам.
— Севастьянов! — крикнул Войновский.
Севастьянова слегка отбросило взрывом в сторону, но он, кажется, даже не заметил, что рядом разорвался снаряд, и по-прежнему лежал, закрыв глаза и улыбаясь своим мыслям. Он все-таки услышал Войновского, посмотрел на него и приподнялся на локтях.
— Севастьянов, вы же рядом были. Вы не помните, кто лежал здесь?
— Не помню, товарищ лейтенант, — сказал Севастьянов. — Может быть, и я. Не помню. — Он лег и снова закрыл глаза.
— Где же он? — задумчиво спросил Шестаков и посмотрел на воронку. — Может, взрывом отбросило?
— Был, истинно говорю, был человек, — живо говорил Литуев. — Он еще огня у меня просил, а я отвечаю: не курю. А кто такой — убей, не помню.
— А ты иди, — сказал Стайкин, — не задерживайся. Без тебя разберемся. Ты теперь тоже с довольствия снят.
— И то верно. Пойду, братцы, не поминайте лихом. Живой буду, напишу. Прощайте, братцы. — Литуев пополз по льду, и раненая нога волочилась за ним, как плеть. Проскуров полз сбоку и поддерживал Литуева рукой.