— Ты лучше живых убивай, — сказал Шмелев.
— Он тоже в мертвых стрелял, — ответил Джабаров, посмотрев на Шмелева холодными спокойными глазами. — Я знаю.
Шмелев промолчал и пошел. По снежной пологой отмели поднимались три солдата, неся на плечах мертвого. Солдаты подошли ближе, и Шмелев узнал Клюева.
— Куда собрались? — спросил он.
— Он деревню брал, пусть сам в нее войдет, — ответил первый солдат, сутулый и немолодой. — Перекур, ребята.
Солдаты положили тело Клюева в снег и принялись свертывать цигарки. Шмелев опустился на колени, оттянул подшлемник, закрывавший лицо убитого. Лицо заросло рыжей щетиной, глаза втянулись. Маскхалат был в пятнах крови на груди и на ногах.
Сутулый солдат стоял в ногах Клюева и словоохотливо говорил:
— Старший лейтенант Обушенко нас послали. Приказали принести майора на берег. Пусть в деревню с нами войдет. Хоть похороним по-человечески.
Шмелев отстегнул ремешок планшета, выдернул ремешок из-под спины Клюева, обмотал планшет ремешком, сунул в желтый портфель. Солдаты стояли вокруг, смотря на Шмелева.
— Значит, вы теперь наш капитан? — спросил сутулый солдат. — Смотрите, как бы и вас не того. Берегите себя.
— Спасибо, — сказал Шмелев. — Поберегусь.
— Товарищ капитан, — крикнул Джабаров сверху, — идите сюда. Нашел!
— Пошли и мы, ребята, — сказал сутулый.
Джабаров стоял на краю воронки. Рельсы торчали из провалившейся крыши вперемежку с бревнами. Рельсы погнулись, перекосились, концы некоторых рельсов были разрезаны автогеном.
— Что скажешь, Джабар? — спросил Шмелев, разглядывая рельсы. — Не нравится мне это.
— Вот, товарищ капитан. Для вас. — Джабаров поднял руку; на ладони лежал небольшой золотой портсигар с монограммой.
— Брось, — сказал Шмелев.
— Золото. — Джабаров стоял с протянутой рукой и удивленно смотрел на Шмелева.
— Брось немедленно!
Джабаров опустил руку, и портсигар соскользнул вниз, негромко звякнув о рельс. Шмелев придавил его валенком.
— Еще раз увижу, как ты барахольничаешь и собираешь немецкие шмутки, — берегись. Прогоню в пехоту.
— Меня прогнать нельзя, — сказал Джабаров.
— Верно. Тогда в штаб пошлю. — Шмелев засмеялся, и в голове у него загудело, а потом послышались глухие редкие удары. Он обернулся. Невдалеке над окопом взлетали вверх комья земли и снега. Земля опала, по окопу юрко пробежал невысокий сержант в каске. В руках у него связка гранат и ломик. Сержант добежал до излома окопа, сунул три гранаты в землю и быстро отбежал назад. Гранаты глухо разорвались, земля над окопом всколыхнулась и осела.
Внизу на отмели стояли две полковые пушки, артиллеристы сидели там на сошниках, покуривая. Сержант опять подбежал к излому, постучал по стене ломиком, сунул гранаты, спрятался в соседней ячейке. Ему стало жарко, он скинул шинель и остался в телогрейке. Послышался взрыв более сильный. Облако снега рассеялось, Шмелев увидел, что стены окопа спали, в них образовалась лощина, а дно засыпано землей — поперек окопа пролегла дорога, сержант прошелся по ней, пританцовывая, и замахал артиллеристам.
— Сержант, ко мне! — крикнул Шмелев. Первый раз в жизни он видел, что гранатами можно не только разрушать и убивать.
Сержант испуганно вскинул голову, побежал к Шмелеву, поправляя на ходу ремень.
— Явился по вашему приказанию.
— Как фамилия?
— Виноват, товарищ капитан.
— Как фамилия, спрашиваю?
— Сержант Кудрявчиков.
— Сапер?
— Так точно, товарищ капитан.
— Где служил на гражданке?
— Взрывпромстрой, товарищ капитан.
— Взрывал?
— Строил, товарищ капитан. Дороги мы прокладывали: взрывстрой.
— Сержант Кудрявчиков, объявляю благодарность за находчивость и смекалку. Буду ходатайствовать перед командованием о награждении боевым орденом.
— Служу Советскому Союзу, — испуганно ответил Кудрявчиков.
— Иди служи.
Артиллеристы спустили пушку в проход и, толкая ее руками, дружно вкатили по уклону. На мягкой земле остались следы колес и солдатских ног. Кудрявчиков обогнал артиллеристов, легкой взвивающейся походкой зашагал впереди пушки.
Шмелев сел на бревно, положил портфель на колени. В голове все еще гудело, и он сдавил виски руками.
На отмели торчали из-под снега черные днища просмоленных лодок. Ближняя лодка густо изрешечена пулями. На носу можно различить полустершуюся перевернутую надпись. «Чайка», — прочел Шмелев. Он вспомнил капитана Чагоду и ничего не почувствовал при этом воспоминании. Бесконечный строй ушедших стоял перед его глазами, Николай Чагода затерялся где-то в середине строя, и лицо его неразличимо среди множества лиц. И нет ни времени, ни сил вспоминать об этом, потому что если все обстоит так, как он рассчитал, то скоро начнется настоящий бой, какого еще не было на льду, снова начнет прибавляться строй ушедших, и самые последние утраты будут самыми горькими.