— Я предпочел бы сказать: понимание истинных ценностей, пусть и запоздалое… — Виктор Константинович проговорил это несколько стеснительно — его исповедь, собственно, уже начиналась.
— Ну, ну… — Самосуд ее покамест приостановил. — К утру вы сможете, пожалуй, обернуться. Жду вас к утру… Впрочем, если самолета сегодня не будет, подождете его денек-другой. Ну так… Счастливо вам, товарищ фуражир! — Он засмеялся своим трескучим смехом.
Истомин вернулся в полк на рассвете. Все произошло, как по нотам: он поспел к самолету, передал летчику письма и стихотворение Серебрянникова, научил, куда отослать стихотворение, присоединил к нему свою рекомендацию, а затем написал рапорт редактору газеты о том, что вынужден в интересах дела задержаться в командировке. На обратном пути он уснул в санях, под овчиной, а когда проснулся, небо уже посветлело, и между деревьями в путанице оголившихся черных ветвей светилась узкая полоска зари.