Михаил Коршунов
ДОМ В ЧЕРЁМУШКАХ
Дом в Черёмушках
Леонид Аркадьевич Лавров работал в университете — занимался изучением стран Востока.
У него была сестра Женя, а у Жени был сынишка Гарька.
Женя предложила Леониду Аркадьевичу, чтобы взял Гарьку и отправился на лето пожить за город, в лес, в посёлок Черёмушки.
В Черёмушках у Жени небольшой домик, сложенный из сосновых брёвен, под деревянной, покрытой щепой крышей.
Сама Женя поехать в Черёмушки не могла: её проектная мастерская, где она работала архитектором, была занята выполнением срочного заказа и отпуска следовало ждать не раньше осени.
Гарьку тоже никуда нельзя было послать с детским садом: только что переболел свинкой и теперь должен был выдержать три недели карантина.
— Ну хорошо, — сказал сестре Леонид Аркадьевич. — Отправляй. Только…
— Всякие «только» потом. В основном вопрос решён. Правильно?
— Ну правильно… ну решён, — уступил Леонид Аркадьевич и слабо махнул рукой.
Перечить Жене бесполезно: нравом она упряма и напориста.
— Как с продуктами? Устроитесь. В Черёмушках есть магазин. Из деревни станут носить молоко. А готовить будет Матрёна Ивановна, она живёт через три двора. Как приедете, зайдите к ней. Я послала письмо. Да и вообще, среди людей не пропадёте.
Дома Леонид Аркадьевич уложил в чемодан свои восточные книги и словари, бутылку с чернилами, полотняные брюки, майку, галстук, запасные косточки-вкладыши, которые употребляются для того, чтобы не мялись концы воротничков у рубашек, круглые резинки для рукавов.
Женя собрала Гарьке тоже чемодан, а в чемодане — бельё, тетрадь для рисования, краски, заводной волчок с сиреной, пара новеньких ботинок.
Леонид Аркадьевич жил отдельно от сестры, жил одиноко, занимался научной работой в университете и с детьми никогда ничего общего не имел.
Дети пугали его той заботой, которой, как ему казалось, они требовали.
А тут предстояло прожить вместе с Гарькой с глазу на глаз почти два месяца.
В день отъезда все трое сошлись на вокзале.
Пока Гарька восседал верхом на одном из чемоданов и старательно сосал леденцовую конфету, гоняя языком от щеки к щеке, Женя негромко говорила брату:
— Ты, Леонид, его воспитывай, не стесняйся. Принимай меры, какие найдёшь нужными.
— Что, обязательно меры? — насторожился Леонид Аркадьевич, поглядывая искоса на Гарьку.
Сквозь ворот рубашки видны тоненькие ключицы, на худеньком затылке — ямка, куда уползла косица нестриженых волос, колени и локти по-детски острые. Ну какие там меры!
— Нет, конечно, не обязательно, — но если расшалится и будет мешать работать…
— Ну хорошо, хорошо, там видно будет, — ответил Леонид Аркадьевич, человек мягкий, вежливый, с застенчивыми близорукими глазами.
К перрону подали пригородный поезд.
Женя обняла и поцеловала сына с карамелькой во рту, потом брата и заторопилась на работу.
Когда Женя отошла уже на порядочное расстояние, Гарька, одолев наконец свою нескончаемую карамель, проговорил со вздохом:
— А ключ от дома…
— Что ключ? — не понял Леонид Аркадьевич.
— У мамы в сумке остался. От дома в Черёмушках. Она просила напомнить.
— Так что ж ты прежде молчал! — с сокрушением воскликнул Леонид Аркадьевич и от волнения сдёрнул с себя очки.
— Я сам только вспомнил.
Женя ходит быстро, размашисто, и догнать её не просто. Дядька и племянник закричали на весь перрон:
— Женя!
— Мама!
— Женя!
— Мама!
Женя оглянулась: то ли услышала крики, то ли хотела окончательно удостовериться, что уже отправила брата и сына в Черёмушки.
Леонид Аркадьевич и Гарька беспорядочно замахали руками.
— Погоди!
— Ключ! Ключ!..
Но вот ключ у Леонида Аркадьевича, и они с Гарькой, успокоенные и примирённые, сидят в вагоне друг против друга у окна.
Над головами в багажных сетках, тоже друг против друга, два чемодана — большой и маленький.
Всё в порядке.
Крикливый, петушиный гудок пригородного поезда.
Толчок назад — состав скрипнул, сомкнулась сцепка. Толчок вперёд — состав болтнулся, лязгнул перекидными мостками и стронулся с места.
Отстучали под колёсами сортировочные стрелки, проплыли водонапорные башни и угольные ямы, и поезд заскакал по рельсам лёгкими дачными вагончиками.
Леонид Аркадьевич и Гарька молчали, смотрели в окно.