Гарри ткнул Джину пальцем: «А ты бы что сделала, Джин?»
Джина вздохнула.
— Купила бы самые дешевые романы и залегла бы в постель их читать, жуя соленые чипсы.
Дженни откинулась назад и улыбнулась подруге.
— Шоколадный торт со взбитыми сливками, «Херши» с сиропом. Любой иствудский фильм — море, яхта, плывущая куда-то.
— А я бы поехала в Нью-Пальтц и каталась бы ночью на коньках вдоль берега, освещенного факелами. Совсем одна… И чтобы играла музыка — Моцарт и Дженни Джоплин.
— А я бы нашла самый большой и красивый бассейн на земле, нагрела бы в нем воду и плавала бы одна в лунном свете.
— А я бы арендовала зал с оркестром и спела бы все свои любимые песни.
— Я бы сделал что-то, чего всегда боялся — полетел бы на воздушном шаре, поплыл бы под водой. Может быть, занялся бы планеризмом.
Джина села.
— Я бы не делала зарядку, не глотала бы кефир, не убирала постель, не стриглась, не мылась бы, не брила бы волосы подмышками. Не разговаривала бы с учителем Джереми по испанскому, не делала бы педикюр. Никаких стирок, никаких жареных цыплят.
Дженни присоединилась к ней:
— Я бы перестала мыть голову, укладывать и красить волосы. Проклятые волосы — ненавижу за ними ухаживать! Только постель и шоколад. Сжечь телеграф, никогда не подходить к телефону. Не употреблять кремов от морщин — послать все это дерьмо подальше…
Гарри вскочил, допил остаток шампанского прямо из бутылки.
— Никаких чисток зубов. Ни оплаты счетов, ни бизнеса. Ни собраний, ни деловых завтраков, ни телефонных звонков. Ни одного делового костюма! Ни служащих! Ни психоаналитиков! Это великолепно! Я бы больше не пошел в театр. Я бы никогда не говорил ни о текущих событиях, ни об эффективности оранжереи! Я не хотел бы быть хорошо информированным, умело держащимся, умеющим говорить и слушать! Я бы полетел в Стокгольм и встретился бы с Ингмаром.
Джина, с рюмкой в руке, встала на колени.
— Больше никаких профсоюзных митингов, собраний ассоциации, блоков поддержки. Ни психоанализа, ни электролиза, ни дерматолога. Ни зубной щетки, ни анализа подоходного налога, обдирающего людей. Чистки ковров…
Дженни перебила ее:
— Чистки штор, мытья окон. Пусть их моют эти парни на веревочных лестницах снаружи. Не нужно больше самосовершенствоваться, соблюдать диету. Не нужно булок из овсяных отрубей.
— Я перестану говорить, что люблю французскую кухню.
— Я скажу Эрике Гесс, пусть сама себя трахает.
— Я не буду говорить, что я «из народа».
— Я не буду прочищать желудок.
Джина высоко подняла рюмку.
— Я выброшу все свои кремы от загара, найду самый солнечный берег на земле и буду жариться, как поросенок на вертеле, пока не загорю как следует.
Дженни встала и обняла Гарри.
— Я переплыву Ла-Манш. Пересплю с Гарри. Пересплю с парнем, которого видела в «Сода Шек»…
Джина рассмеялась.
— Джек Рид? Я тоже. Переспим втроем!
Гарри покраснел. В глубине души он был стеснительным. Он это начал, и теперь это обернулось против него.
— А я позвоню в одну из этих служб секса или массажных и попрошу их прислать мне самую худую, самую похабную девку с огромными сиськами! Даже двух таких!
Все трое вскочили и, толкаясь, принялись танцевать.
— Езус! — прошептал Гарри, и они распались. — Боже, что же мы делаем? Мы смотрим на смерть как на источник шуток. Ведь это богохульство. О Боже!
Дженни направилась к двери.
— Что с тобой, дорогая? — спросила Джина.
— Записка Донни… Он никогда не сделает это из-за меня. Я подумала…
Она вышла из комнаты, миновала коридор, и пошла через газон к амбару.
Гарри и Джина смотрели ей вслед.
Гарри зевнул.
— Надеюсь, Бог не слышал того, что мы тут наговорили. Но отчаяние слишком велико…
— Ты устал, Гарри. Пошли, приятель. Надо немного поспать.
Дверь у Фритци была открыта. Дженни немного постояла в дверях, пытаясь решить, с чего начать. Красивая грудь Фритци, едва прикрытая белым сатиновым халатом, вздымалась и опускалась от дыхания так ровно, что походила на снежный холм.
Дженни была восхищена, как бывают восхищены маленькие девочки манекенщицами и звездами кино. Мерилин, как называет ее Джина, спит так грациозно в своем белом сатиновом халатике! Спящая красавица в Хамптоне!
Сама Дженни спала как маленький теннисный шарик в непомерно широкой длинной рубашке.
Она вздохнула, и Фритци открыла глаза. Казалось ее не удивило то, что Дженни стоит в дверях ее спальни и наблюдает за ней.
Дженни медленно переступила порог и вошла в маленькую белую комнату.