— Разумеется, не понимаю, — улыбнулась Лидочка.
Кошко стоял в дверях и мешал войти.
— Мы владеем половиной дома, — продолжал он. — Наша половина — номер четырнадцать, а у соседей дом номер шестнадцать. Так экономичнее строить. Все коммуникации сооружаются на два дома. Наш дом отделяется от соседнего проходом. Видите, за калиткой? Туда выходит черный ход из кухни, там стоят мусорные баки.
— Спасибо, я поняла, — сказала Лидочка.
— Но я должен закончить, — остановил ее Кошко. — Дело в том, что большинство домов в Англии относится к другому типу — это террасные дома. То есть строится сразу сторона улицы. Как бы один длинный дом. Потом он нарезается на дольки. Каждая долька — домик. Они одинаковые по расположению, по планировке. Такие же, как наш, только гораздо меньше. Это дома для людей с доходом ниже среднего.
Кошко отступил от двери, и Лидочка смогла войти.
— Конечно, мы можем позволить себе отдельный дом и в более фешенебельном районе, — закончил Вячеслав Андреевич. — Но у нас нет таких запросов. Тогда пришлось бы слуг нанимать…
Он искренне расстраивался оттого, что чуть было не нанял слуг. А ведь лет пять назад он вполне довольствовался двухкомнатной квартирой в хрущобе и по утрам втискивался в душный автобус, спеша на службу.
В нешироком полутемном коридоре с неожиданно высоким потолком Кошко перехватил чемодан и поставил его к стене у столика с телефоном, за вешалкой.
— Потом отнесем к вам в комнату, — сказал он. — Сначала выпьем по чашке кофе за благополучное прибытие.
Он явно чувствовал облегчение оттого, что путешествие закончилось и можно закрыть за собой дверь. Лидочка подумала, что Кошко внутренне человек вялый и замкнутый в ощущении пространства. Дай ему волю, он бы развил в себе обломовский комплекс и закуклился в умеренно комфортабельной обстановке. Такой человек обязательно должен иметь свой диван, где бы он ни жил. Особенный диван, как лежка у медведя, как гнездо у гагары.
Впереди поднималась крутая лестница на второй этаж, но коридор проходил дальше и упирался в белую дверь. Направо же от лестницы дверь была открыта, и оттуда слышался грохот посуды. Потом раздался звон.
Кошко обреченно сказал:
— Еще одна чашка! Сегодняшняя норма по битью посуды выполнена.
— Где веник? — раздался крик Иришки.
— Где всегда, — ответил Вячеслав Андреевич.
«Наверное, лучше бы не экономить, — подумала Лидочка. — Жила бы я сейчас в скромной гостинице».
Кошко ввел Лидочку в правую дверь, где оказалась небольшая столовая с круглым столом, покрытым пластиковой скатертью. Иришка забралась в холодильник — попка наружу, осколки чашки лежали на выложенном плиткой полу.
— Хоть бы убрала, — вздохнул Кошко.
— Со временем, — ответила дочь, прикладывая все усилия, чтобы вывести взрослых из себя.
— Это демонстрация? — спросил Вячеслав Андреевич.
— Разумеется. — Иришка высунулась из холодильника, держа в руке шмат ветчины.
— Хоть бы руки вымыла, — сказал Кошко.
— А то перед постояльцами неудобно, — закончила фразу Иришка.
И, посчитав, видно, что папа может потерять контроль над собой, она решила не рисковать и удалилась из кухни.
— Простите, — сказал Вячеслав Андреевич.
— Я все слышала, — сухо ответила Лидочка. — Ребенок рос без родителей, и теперь все виновато прыгают вокруг.
Наверное, с хозяином квартиры в первый день знакомства так грубо не разговаривают, но Лидочка разделяла чувства Иришки: ей тоже хотелось вызвать этого худенького интеллигента на конфликт, на крик, на скандал, чтобы можно было с чистым сердцем хлопнуть дверью и уйти навсегда.
Но Вячеслав Андреевич вовсе не обиделся. Он уже достал из-за холодильника красивый совок и щетку и стал заметать осколки.
— Вся беда в том, — говорил он при этом, — что я-то вину чувствую и прыгаю, как вы изволили выразиться, вокруг, а мама остается статуей в почтительном отдалении. А поклоняемся мы всегда статуям, как бы их ни ненавидели.
Лидочка была вынуждена с ним согласиться, хоть ничего вслух и не сказала. Богатые, как известно, тоже плачут.
Вячеслав Андреевич обладал сноровкой старого холостяка. — он быстро и аккуратно подмел пол, потом прошел в маленькую, прижавшуюся к столовой кухню, и поставил воду. Пока вода грелась, оттащил наверх чемодан Лидочки и показал ей ее комнату.
На втором этаже было четыре комнаты. Большая хозяйская спальня выходила окнами на улицу и была шириной во весь дом. Рядом находилась небольшая комнатка, глядевшая в промежуток между домами, и туда же выходил окошком обширный, но захламленный туалет с ванной. Еще две светелки глядели в сад. Одна из них досталась Лидочке. Вторая, как объяснил Вячеслав Андреевич, принадлежала Иришке, которая в ней и закрылась. «Слава Богу, что не закрылась в туалете, — с облегчением подумала Лидочка. — Вот это была бы революция!»
Именно на том этапе их отношений Вячеслав Андреевич предложил откинуть отчества. В Англии мы живем, в конце концов, или в Турции? Мне трудно реагировать на «Вячеслав Андреевич» — словно я в учреждении, где мне могут дать справку, а могут и не дать. Лидочка не стала спорить: если предстоит прожить вместе чуть ли не месяц, российские отчества повисают, как вериги.
Внизу живут родственники, объяснил Слава, Василий и Валентина. Хорошие, добрые люди, приехали к нему из Краснодара провести отпуск, но не могут сдержать российских инстинктов — так что устремляются по распродажам, благо сейчас как раз настал сезон летних распродаж. И если вам, Лида, что-нибудь нужно, они все знают, где, что и почем.
Сам Слава предпочитал спать на диване внизу, в своем кабинете.
— Приведете себя в порядок, спускайтесь, я вам покажу первый этаж, — сказал он.
На прощание он принес Лидочке белье, а сам постучал к дочери. Та откликнулась, Слава вошел в комнату и принялся бормотать.
За окном стояла большая липа, а за ней начиналось бескрайнее зеленое поле. Мальчишки гоняли по нему мяч.
Лидочка разобрала чемодан, достала все, что было нужно, и отправилась в ванную.
Вернувшись из ванной, она окончательно распаковала свои немногочисленные вещи и спустилась в столовую. Прошло полчаса, не более.
Слава ждал ее, сидя за столом. Стол был накрыт небогато, но достойно английского джентльмена, жена которого находится в отлучке.
На тарелке были разложены бисквиты, прочно стояли две баночки с джемом, сыр, молоко, сахар, чашки, ложки…
— Садитесь. Может, вы желаете выпить? Джин? Виски?
— Ни в коем случае!
— Вы вообще противница?
— Нет, только сейчас. Не хочется начинать утро с победы над собой.
— Красиво, но неубедительно, — заметил Слава. Он успокоился, даже порозовел, и глаза потеряли лихорадочный блеск.
Все было, как в Москве, но воздух казался иным — он был чище, мягче и склонял к неторопливости. Москва была далеко, не только в пространстве, но и во времени. Здесь никому не было дела до московской грязи, толкотни, склок, злобы, насилия и лукавства. Здесь не хотелось запирать дверей и машин, как все и поступали, хотя порой на таком легкомыслии попадались.
Заявилась Иришка. Чашка ей была поставлена заранее. Она налила кофе без молока и сахара и уселась напротив Лидочки, чтобы было удобнее ее разглядывать в упор.
Слава расспрашивал о том, как выглядит мама, что она просила передать, что нового дома, как движется строительство храма Христа Спасителя…
Хлопнула дверь, в коридоре загрохотали усиленные гулким холлом голоса. Слышны были шаги, почему-то в коридоре рвали бумагу. Иришка, хранившая до того нейтральное молчание, изобразила на физиономии презрение и негодование. Слава ожидающе обернулся к двери.
В дверях появилось красное, блестящее возбужденное лицо, удивительно гладкое, потому что за исключением сизых бровей на нем ничего не произрастало. Алые губы сложились трубочкой, и вкатившийся в комнату толстяк завопил:
— Валя, Валюха! У нас радость! Лидия приехала! Иди глядеть!