-Вы сегодня собрались раньше, чем обычно, мисс, - между прочим заметил он, идя вместе с ней по коридору.
-Правда? - ради формальности Мэри сделала вид, что удивилась.
-Да, - подтвердил Фил невозмутимым тоном, - на целую минуту и тридцать семь секунд.
На лице девушки появилась невольная робкая улыбка, словно подснежник, расцветший в зимнюю стужу, - Фил всегда умел вызвать своей официозной бесстрастностью смех или весёлую улыбку, даже та слабая тень, которая исказила губы Мэри, была огромным успехом, по сравнения с тем сумрачным состоянием, в котором она прибывала всю эту неделю.
Она шла, потупив очи долу, будто рассматривая толстый ковёр, в котором утопали её аккуратные ножки, а на самом деле не смела посмотреть в глаза слуге.
-Как думаешь, Монти, - наконец заговорила она, поняв, что слуга также не настроен на разговоры, - они уже там начали?
-Почём знать, - кратко ответил тот, впрочем, другого ответа Мэри от него и не ожидала.
-Другого ты и не мог сказать, Монти, - ей приходилось всё время себя контролировать, когда она с ним заговаривала, чтобы снова не назвать его, как бывало в детстве, дядей.
-Устойчивость есть добродетель стариков, мисс, - уклончиво ответил Монтегю. - Кажется, мы пришли, - многозначительно сказал он, становясь перед высокой резной дверью, обрамлённую десюдепортом.
Подождав, пока Мэри тщетно попытается насытить своё растревоженное любопытство, прислушиваясь к ничем не пререкаемой тишине, он, привычно сделав широкий шаг, стал перед закрытыми дверьми, и, вопросительно посмотрев на Мэри, натренированной рукой старого дворецкого плавным движением раскрыл таинственный кусок дерева. Тут же он объявил о её прибытии. На присутствовавших это не произвело ни малейшего впечатления, словно Монтегю заявил, что пунш из кактусового сока с примесью растолчённого рубина готов. Только лишь один человек сделал усталый жест рукой, видимо приглашая нерасторопную сестрицу присесть в кресло с высокой спинкой. Это был Чарльз Эдвин Сворд - старший сын почившего магната.
Безропотно подчинившись указанию брата, Мэри, стремительно выйдя на середину залы, бесшумно опустилась в мягкое кресло, стоявшее в конце полукруга таких же кресел. Гостиная, в которую она имела честь войти, именовалась чрезвычайно просто: «Малой Гостиной», для того чтобы отличить её от «Большой Гостиной», которая была предназначена для приёма гостей, в то время как первое помещение служило исключительно для сбора птенцов этого дома в четырёх стенах, обшитых деревянными панелями из тёмного дуба и обклеенными пунцово-золотыми обоями, опоясанных сверху желтоватым багетом, над которым раскидывался вычурный потолок с превосходно расписанным плафоном, изображающим то ли какой-то Нью-Йоркский балаган, то ли эпичную сцену из греческой мифологии. Протянутая поверхность торцовой стены была сплошь распилена на отдельные части огромными окнами, украшенными не менее внушительными и пышными занавесями, тоном темнее, чем окружающие их со всех сторон обои, сейчас они были опущены, создавая тем самым интимный сумрак. Зал имел форму вытянутого прямоугольника в ширину, в левом конце которого находилась величественная дверь, оформленная замысловатым фронтоном, поддерживаемым двумя ионическими колоннами, в правом же окончании удобно расположился камин, исполненный из тёмно-серого мрамора со вставками из красного гранита, над ним, словно часовой на башне, висел весьма великий на вид портрет основателя этого чудного места: Фрэнсиса Сворда, создателя, руководителя и генерального директора «Фрэнсорд Индастриз». Портрет изображал его в годы юности, когда ещё его глаза горели огнём энтузиазма, а душа радовалась возможности создать настолько полезное и незаменимое предприятие, что слава о котором не потонет в стремительных порогах времени. Фрэнк был запечатлён на полотне энергичным мужчиной, одетым в хороший серый двубортный пиджак с чёрным галстуком, патетически что-то объясняющим неведомому собеседнику, в пылу разговора невольно к нему наклонившись. Картина была исполнена быстрыми, торопливыми мазками, напоминающими манеру Франса Халса, столь любимого Свордом, и придающими полотну свою особую животрепещущую прелесть. Однако, несмотря на подобную технику исполнения портрет никак нельзя было назвать размазанным или небрежным, даже наоборот: те немногие посторонние, которым посчастливилось попасть в это «святая святых», первоначально обращали внимание на прекрасную детализацию и тщательность исполнения, а лишь потом, присмотревшись, с удивлением обнаруживали торопливый скелет конструкции. В этом эпизоде прослеживался главный талант Сворда: находить и привлекать себе на службу неизвестные таланты.