Внезапно, обескураженного Джона поразила неприятная догадка: он только что, словно доверчивый малец, попался в примитивнейшую ловушку Сократовского типа. Ежели он признался, что ходи все дикарями, он бы ревностно придерживался привилегии цивилизованного человека, неся знамя обуви всем смертям назло, то, значит, если все воруют, и он придерживается данного обычая, освещённого веками, то в этом нет абсолютно никакого извинения, и он всё равно продолжает оставаться преступником.
У человека есть поистине удивительная способность: идти против истины там, где она, казалось бы, совершенно самоочевидна и не требует доказательств, и, даже будучи разбитым в пух и прах аргументами противника, не переменять свою закосневшую и несостоятельную кочку зрения на доказанное его оппонентом действительное положение вещей. Чем же обусловлено подобное алогичное поведение? Зачем, вместо того, чтобы взять на вооружение истину, мы исхитряемся в своих умобреднях, создаём сложнейшие софистические построения, от которых бы сам Горгий пришёл бы в неистовый восторг? Ответ, как всегда, чрезвычайно пошл и понятен: человеку легче опекать установившуюся в нём привычку, чем перековывать себя под новые понятие, выкидывая старое барахло на свалку сознания, как отживший свой век мусор, и чрезвычайно наивное желание, во что бы то ни стало сохранить своё «лицо», или, иными словами, не дать кому-либо шанса задеть наше честолюбие. Отсюда и идут все беды человечества - косность и надутое тщеславие. Мало кто может этому противостоять, и они, воистину, достойны похвалы.
Джон Байер решился не продолжать более разговор в этом русле, так как его нынешнее развитие ставило его в весьма щекотливое и неудобное положения, поэтому он сказал:
-А помнишь, Джеймс, как мы с тобой впервые познакомились.
Фир медленно повернул голову к Джону, который, что есть мочи делал вид, что поглощён созерцанием дороги, и молча, несколько секунд внимательно смотрел на его висок, ожидая, когда он, наконец, покажет ему свои глаза. Не дождавшись, он испустил глубокий вздох, зарылся глубже в сиденье, и тихо, но чётко произнёс.
-Конечно, помню.
Ульям Джеймс Фир родился на свет в 1938 году от Рождества Христова. Некогда его семья была довольно состоятельна и успешно торговала сельскохозяйственным оборудованием, однако, Великая Депрессия положила конец этой американской идиллии раз и навсегда, впрочем, как и сотням миллионам другим маленьким миркам на этой земле. Чтобы выжить, Уилсону, отцу Джеймса, пришлось пойти на металлургический завод, добывать насущные крохи за полную физическую самоотдачу и работу на пределе сил. Респектабельную квартиру пришлось продать, а семье переселится из Манхэттена в Бруклин, в мелкую дрянную коробку, единственные достоинства которой заключались в наличии стен, потолка и пола. В таком месте и предстояло начать извилистый путь своей жизни новоявленному человечку. Джеймс рос послушным, но немножко плутоватым и ловким на руку мальчиком. Каждое воскресение он, вместе с родителями и старшей сестрой, ходил на мессу (семейство Фиров перекочевало в Нью-Йорк из Южных Штатов и, соответственно, были католиками), где уже в раннем возрасте поражал всех чуткостью своего слуха, указывая на мелкие недочёты и фальшь в игре органа.
Когда он подрос, его любимым занятием стало слоняться по набережной с сверстниками в жгучей праздности, вовсю свою мощь требующую, чтобы её удовлетворили, что и выливалось в различные мелкие «шалости», которые и стали для Джима первой школой жизни. Потом он пошёл уже в настоящую, юридически оформленную школу, где у него тотчас начались проблемы с одноклассниками из-за его маленького роста. Не в силах дать врагам физический отпор, он пошёл на хитрости: тайком брал вещи обидчиков и прятал их в укромные места, сея в их сердцах леденящий ужас получить нагоняй от мамы за потерянную вещь. Никому не могли прийти в голову мысль, что этот всегда смирный мальчишка мог пуститься на подобное вопиющее вероломство, заставлявшее завидовать самого маэстро Макиавелли. Так он обучился мастерству рук. Несмотря на то, что от подобных манипуляций его доза унижений не уменьшалась, он, однако, чувствовал тайное удовлетворение в том, что его рука мщения настигнет их самым неприятным образом. Время шло, Джеймс догнал своих однокашников в высоте и, наконец, дал им достойный отпор. Наверное, не случись беда, Фир бы отправился в Университет, благо его интеллект позволял ему это с лёгкостью, обучился бы книжной премудрости и стал бы каким-нибудь достойным членом общества, но история не знает вероятностей - ей ведомы лишь факты.