- Ты могла поговорить со мной! - сказала Амти, и только от звука своего прерывающегося голоса ее накрыло понимание - она плачет.
- И получила бы истерику, как сейчас. Ты вообще не должна была об этом знать. Кто тебе сказал? Неселим?
- Какая тебе разница!
Тогда Мескете отвесила ей пощечину - намного более болезненную, чем ей полагается быть. Сильная боль привела Амти в чувство, и она сказала:
- Ты не понимаешь, Мескете. Я теперь умру. Мы с ним связаны, я умру вместе с ним.
- Не неси чушь, иначе я ударю тебя снова, - быстро сказала Мескете. Амти поняла, что скорее всего она просто боится чужих слез и не хочет их видеть, что больше всего во всей ситуации ее смущает, что Амти плачет перед ней.
- Я не несу чушь, Мескете. Ты помнишь ритуалы в Храме?
- Нет, ты что думаешь я прочитала их все?
- Мы с ним связаны по-настоящему. Я обручилась с ним, как Инкарни. Я чувствую его боль. И я умру, если он умрет. Я умру вместе с ним. Если бы ты мне сказала, мы могли бы...
И тогда Мескете рявкнула:
- Мы могли бы что?! Что, в любом случае, мы бы еще сделали?! Мне ясно дали понять, чего от меня хотят, Амти! Я здесь одна, а их много! Я им служу, а не они мне!
И Амти увидела, что теперь Мескете и вправду беспокоится, что она боится, что она переживает. Мягче это, однако, ее не сделало. Мескете схватила Амти за шкирку, и Амти почувствовала волны боли, расходящиеся от ее руки, и подумала, что Шацару только этой боли, пойманной у Амти, сейчас не хватало.
- Я подумаю, что можно сделать, - мрачно сказала Мескете. И вдруг добавила:
- И, кстати, если бы Адрамаут был на месте Шацара - он не был бы моим мужем. Понимаешь? Я бы не смогла полюбить того, кто оказался бы на этом месте.
А потом Мескете выставила ее за дверь. Амти припала к двери, пнула ее, ударила кулаком, но Мескете не открыла.
В бессильной злости Амти простояла еще с минуту. А потом увидела, что народ от клетки с Шацаром разошелся, зал был почти пуст. Амти подошла к нему, посмотрела на него, в окровавленной рубашке, бледного.
Шацар прошептал одними губами, так что услышала только она:
- Сделай мне больно.
- Что? - прошептала Амти.
- Сделай мне больно. Никто не должен понять, что ты просто говоришь со мной.
Амти резко рванула к себе цепь, на глазах у нее выступили слезы страха и боли. Она так и не поняла, получила ли от этого удовольствие. Шацар подался к ней, припав к клетке. Струйка крови рванулась вниз по его ребрам. Шацар вцепился в прутья клетки, так что костяшки его пальцев тут же побелели. Амти сжала пальцы на металлическом пруте чуть ниже его руки, так что они соприкасались, это был максимум, который Шацар и Амти могли себе позволить.
- Шацар, - прошептала она. И он быстро сказал:
- Ты не умрешь. Я солгал тебе. Ты почувствуешь, как это - умирать, но ты не умрешь. Я солгал тебе, чтобы ты не застрелила меня на маяке. Чтобы поверила, что чувствуешь мою боль, а значит и умрешь вместе со мной.
Амти снова больно дернула цепь, Шацар улыбнулся, обнажив зубы. Она подалась к нему, а он к ней. Амти встала на цыпочки, а он к ней склонился, и почти коснулся носом кончика ее носа.
- Позаботься о нашем сыне, Амти.
Они были ближе, чем когда-либо.
Глава 6
Шацару разрешили сказать что-нибудь перед тем, как приговор будет оглашен. Амти снова сидела на скамье в конце зала и очень старалась на него не смотреть. У Шацара был очень спокойный голос, будто он выполнял скучную, но обязательную работу.
Ровно те же интонации были у него, когда он начинал речь на свадьбе отца и матери Амти.
- Я не имею цели как-либо опровергать обвинения. Не думаю, что это вообще возможно и целесообразно. Единственное, что мне хотелось бы сказать перед тем, как суд вынесет мне приговор согласно воле моего народа - я никогда не предавал Мать Тьму и ее детей, я никогда не отрекался от того, что являюсь одним из Инкарни. Я никогда не испытывал стыда за мой народ и никогда не считал, что мой народ должен быть истреблен согласно каким-либо идеологическим предубеждениям. Я любил свой народ. И люблю его.
Люди в зале переглядывались, кто-то смеялся. В комедии, которую ломала Мескете, это был самый смешной момент. Психопат, уничтоживший миллионы своих братьев и сестер, совершенно искренне говорил о том, что он - часть этого народа, что любит его. И жалеет.