Шацар говорил о том, что он жалеет Инкарни, но другого выхода нет. Государство как никогда близко подошло к последней грани, за которой хаос и смерть, и все благодаря ему. Это был его проект, и его смертью он будет доведен до конца. Шацар призывал после его казни не вмешиваться в дела Государства и смотреть, что будет.
- В остальном, - сказал Шацар. - Я признаю ваше право поступить со мной так, как велит вам ваша жажда крови.
Говорил он спокойно, будто это ему было все равно. Амти знала, что Шацар планировал самоубийство - у него даже был пистолет, заряженный ровно одним патроном специально для этой цели. Вовсе не потому, что Шацар чувствовал себя несчастным или боялся - он планировал самоубийство, потому как оно должно было стать финальным аккордом его плана. Последняя точка, финальная нота. С его смертью должен был наступить хаос. Сжатая пружина должна был разжаться, а люди Государства, потеряв абсолютного вождя, наконец, должны были показать, кого он из них сделал. Амти не знала, когда именно должен был состояться последний акт его пьесы, но знала, что он готов.
Никакого сдержанного достоинства военачальника проигравшей армии в голосе Шацара не было, только усталость и лень. Ему хотелось побыстрее с этим закончить.
Амти сжала руки так, что пальцы заболели, Мардих затрепетал крыльями у нее на плече.
Амти было стыдно, мучительно слушать все, что о нем говорили, пусть она знала это давно, пусть сама могла бы рассказать историю о своей матери и о себе самой, ей все равно было больно. Больно оттого, что она его любила. Больно оттого, что она засыпала с ним рядом, чувствуя, как он обнимает ее, и ощущала себя в полной безопасности, больно оттого, что нежность к нему пересиливала ненависть.
Больно оттого, что она не знала, за что его можно было полюбить и любила.
Больно оттого, что он умрет. Амти сидела, болезненно выпрямившись, смотрела куда угодно, только не на Шацара. На скамье присяжных сидели люди в одинаковых мантиях и натуралистичных масках разнообразных животных из сказок: заяц, волк, лисица, медведь, коза, курица, лошадь, корова, пес, кошка, свинья и мышь. Ужасно забавно, почти до смеха, что герои народных сказок, основные носители морали, выражали своим решением - решение всего народа. Их лица были скрыты, голоса искажены. Когда из двенадцати встала кошка, ее голос полился из динамика, он был искусственно изменен, прерывался, потому как аппаратура во Дворе оставляла желать лучшего.
Она сказала:
- Вердикт присяжных заседателей: виновен. Народ Двора приговаривает Шацара, Инкарни Осквернения, Тварь Стазиса, к открытой казни.
Амти прекрасно знала, что это значит. Знал и Шацар.
Открытая казнь - казнь на площади. Медленная, чудовищная смерть, в которой может поучаствовать каждый. Кто-то может кинуть камнем, кто-то оставить порез, кто-то вырезать из жертвы кусок плоти, кто-то перекрыть доступ к кислороду. Такая казнь могла длиться неделями, потому как этикет не позволял обитателям Двора закончить все быстро и лишить сограждан развлечения. Любой во Дворе мог подойти к жертве и следовать любым возникшим желаниям.
Амти встретилась взглядом с Шацаром, и впервые не подумала о том, что она будет чувствовать все то же, что и Шацар, впервые не подумала о себе. Она подумала о нем, который, без сомнения, всего этого заслужил. Подумала о нем и почувствовала, как щемит сердце от любви к нему.
От любви, которая ничем не могла помочь. Все было кончено. Кошка с грациозным изяществом, соответствующим ее образу, опустилась на скамью рядом с остальными животными. Коза с вертикальными зрачками в желтом стекле глаз, резко развернувшись уставилась на зал, и Амти поспешно отвела взгляд.
Она ничем не могла Шацару помочь. Амти рассматривала свои раскрашенные синяками коленки и думала, что должен быть хоть какой-то выход. Она должна была сделать что-то сейчас? С тем же успехом, впрочем, можно было убить себя и их сына.
Из забытья ее вывел голос Мескете.
- Вето, - сказала она голосом, не выражавшим абсолютно ничего. - Я, как царица тьмы, хочу предложить худшее наказание.
По залу прошел волной шепот, Мескете будто ждала так и не заданного, из уважения к ней, вопроса. Наконец, она продолжила:
- Изгнание. Смерть была бы слишком малой карой за все, что перенесли из-за него Инкарни.
- Но куда? - спросил человек в маске волка, его оскаленная, зубастая пасть осталась неподвижной, эта рассинхронизация производила жутковатый вид.