- Мне не комфортно, - сказал он.
И надолго замолчал, так что казалось, будто это конец его речи.
- И никогда не было, - вдруг добавил он. Он выложил рядом с собой первую карту. Амти знала - ту, где он с завязанными глазами и двумя мечами.
- Я никому не доверял. Мне нравилось, что в целом мире я - один. Быть одному и в самом деле очень спокойно. Я просто не подпускал никого близко, зная, что этот путь я должен буду пройти один. Мне незачем были попутчики. Жизнь, это немного - лет семьдесят-восемьдесят, если повезет. В масштабах планеты это ничто, даже не секунда. Так зачем мне было проживать свою мимолетную жизнь, выстраивая связи с такими же мимолетными людьми? Я хотел участвовать в процессах глобальных, в процессах, которые не заключены в пределах человеческой жизни. Так я урвал бы для себя вечность. Я любил нашу Мать, я поклонялся ей. Она была для меня мамой, которой у меня никогда не было. Моя собственная мать умерла в родах, когда на свет появился я. Мать Тьма стала для меня ее воплощением. Я искренне хотел облегчить ее боль. Мне было не все равно. Я знал, почему так важно, что она страдает и почему нужно ее освободить. Я знал. И я предал ее.
Шацар выложил вторую карту, точно так же - рубашкой вверх. И снова Амти знала, что это за карта.
- Я - средоточие Государства. Я установил закон, не имеющий горизонта и будущего. Я скроил это общество, я стал драконом из сказки. Халдея стала Государством, моим Государством.
Наконец, Шацар выложил третью карту. Он сидел в полной темноте, его было едва видно. Никаких спецэффектов, никакой музыки. Он только говорил.
- Однако все мои законы, мои интересы, мои планы не имели никакого значения по сравнению с тем, что я чувствовал.
Последнюю карту, пропоротое мечами сердце, он положил лицом вверх.
- Я истекал кровью от любви. Я мог убивать миллионы людей, и не чувствовать ничего. Но я истекал кровью от любви к людям, не имевшим ко мне никакого отношения. Они были семьей, они принадлежали друг другу. Я любил их обоих. И я решил, если я истекаю кровью, если мне непрестанно больно, то пусть будет больно и им. Я не совсем понимал, что причиняя боль тем, кого я люблю, я делаю себе еще хуже. Я кровоточу сильнее. И я совершил ошибку. Я испортил жизнь тем, кого я так любил. И я лежал на этом поле боя, единственного боя, в котором я проиграл. Я лежал, открытый и кровоточащий, и желал одного.
Отец Свет закурил новую сигарету, он смотрел на Шацара, убийцу миллионов, точно так же, как на Эли или Амти - с любопытством взрослого к ребенку. От дыма, который Отец Свет разгонял рукой, запахло конфетами.
- И чего же? - спросил Отец Свет ласково. - Чего ты хотел, ближе всех подобравшись к уничтожению мира?
- Ее прощения, - ответил Шацар.
Отец Свет захлопал в ладоши, зажав сигарету в зубах.
- Потрясающие истории! - сказал он. - Теперь, когда вы знаете, чего ищите, давайте же, наконец, начнем бал!
- Бал? - спросила Эли весело.
- Конечно! Не думала же ты, что я тебя обману?
Отец Свет подмигнул ей, и все озарила вспышка ослепляющего света, Амти зажмурилась и закрыла глаза руками, но они все равно болели и слезились. Когда она открыла глаза, не было больше атмосферы старомодного ресторанчика, не было сцены, не было столиков.
Был зал такой огромный, что сразу закружилась голова. Лакированный пол, золотые, тяжелые шторы, орнамент, украшающий потолок. Амти почувствовала себя принцессой. Она стояла посреди зала невиданной красоты. Такого, наверное, ни в одно время не мог позволить себе даже царь.
- И что? - спросила Яуди. - Мне танцевать в доспехах?
- А ты покрутись, как принцесса в мультфильме, - радушно предложил Отец Свет. Яуди фыркнула, а потом, видимо из любопытства, но без энтузиазма закружилась, серебро доспехов тут же смешалось с золотой пылью, и уже через секунду Яуди стояла в расшитом золотом, совершенном платье.
- Так удобнее, - сказала Яуди, осмотрев себя.
- И красивее, - прошептала Амти. - Ты как принцесса.
- Унылая принцесса, - добавила Эли. Шацар возвел взгляд к потолку, Амти прекрасно понимала, как ему все это надоело, и ей даже было его жалко. А еще Амти знала, что раз уж сегодня день, когда нужно вскрыть себя у всех на глазах, чтобы на сцену вывалились кишки, ей нужно было сказать и еще кое-что, болезненное и важное кое-кому болезненному и важному для нее.
Амти знала, что если не скажет этого сегодня, то и никогда не скажет, уж больно удобным все представлялось, больно понятным для всех сторон. Амти вдохнула, облизнула губы и сделала шаг вперед. В руке у нее неожиданно появилось колечко, то самое крошечное колечко из магазина мелочей, которое Амти так и не подарила Эли, когда она была жива, а дарить его мертвой казалось кощунственным.