Эмили говорила фальшивым легкомысленным тоном, теперь уже хорошо знакомым ему. Обычно в таких случаях у нее появлялся легкий английский акцент — наверняка подражала какой-нибудь любимой актрисе.
— Не имею не малейшего представления, о чем ты. Разве что об этом стакане с капелькой шерри. Я выпила глоток шерри… ну, может быть, два. Но что здесь страшного, скажи на милость? Я в полном порядке. В полном порядке.
— Оно и видно.
Эмили пошла в ванную, тщательно удерживая равновесие. Пустила холодную воду, плеснула на лицо, вытерлась краешком полотенца. Черты ее юного лица были нежны, безупречны.
— Я как раз собиралась спуститься приготовить ужин. — Она покачнулась и удержалась на ногах, схватившись за дверной косяк.
— Я сам приготовлю. Ты лучше посиди здесь. Я принесу наверх.
— С какой это стати? Что за вздор?
— Пожалуйста, — попросил Мартин.
— Оставь меня в покое. Я в полном порядке. Я как раз собиралась спуститься…
— Слушай, что тебе говорят.
— Командуй своей бабушкой.
Она пошатнулась к двери, но Мартин поймал ее за руку.
— Я не хочу, чтобы дети видели тебя в таком состоянии. Не дури.
— «В таком состоянии!» — Эмили выдернула руку. Ее голос задрожал от гнева. — Я днем выпила лишь пару шерри, а ты хочешь сказать, что я пьяница. «В таком состоянии»! Да я к виски даже не притронулась! Ты прекрасно знаешь, что я не шляюсь по барам. И это еще мягко сказано. Я даже за ужином коктейль не пью. Иногда стаканчик шерри — и все. Что, я тебя спрашиваю, в этом стыдного? «В таком состоянии»!
Мартин старался говорить мягко, чтобы успокоить жену.
— Мы просто тихо поужинаем здесь, наверху. Ну, не упрямься.
Эмили села на кровать, а он открыл дверь, надеясь побыстрее ускользнуть.
— Я мигом.
Готовя обед, Мартин погрузился в привычные раздумья о том, с чего все началось. Он и сам всегда был не прочь выпить. Когда они жили в Алабаме, коктейли для них были обычным делом. Годами они выпивали один, два… ну, может быть, три бокала перед ужином, и еще стаканчик перед сном. Вечером перед праздниками они иногда позволяли себе лишку, порой даже перебирали. Но выпивка никогда не казалась ему проблемой — разве что в смысле расходов, а их непросто было позволить, когда появились дети. Только когда фирма перевела его в Нью-Йорк, Мартин понял, что жена пьет слишком много. Она прикладывалась к бутылке, заметил он, целый день.
Осознав проблему, он пытался понять ее истоки. Переезд из Алабамы в Нью-Йорк плохо повлиял на Эмили; ей было уютно в праздности южного городка, с большой семьей и друзьями детства, а к жестким и одиноким нравам севера привыкнуть не удалось. Забота о детях и домашние хлопоты были ей в тягость. Скучая по своему алабамскому Парижу, в этом пригороде она не завела друзей. Читала только журналы и детективы. Душевную пустоту заполнили искушения выпивки.
Обнаружив эту слабость, он стал смотреть на жену другими глазами. Он заметил приступы необъяснимой раздражительности, порой в пьяном запале она впадала в недостойную ярость. Он открыл в Эмили подспудную грубость, которая противоречила ее природной скромности. Она лгала о своем пьянстве, обманывая его с неожиданной изворотливостью.
Потом произошел несчастный случай. Примерно год назад, возвращаясь вечером с работы, он услышал крики из детской. Он увидел, что Эмили держит младенца, мокрого и голого после купания. Она уронила девочку, хрупкая, такая хрупкая головка ударилась о край стола, по тонким волоскам струилась кровь. Пьяная Эмили рыдала. И, баюкая раненого ребенка, столь бесконечно драгоценного в эту секунду, Мартин представил, какой кошмар ожидает их в будущем.
На следующий день Марианна чувствовала себя хорошо. Эмили поклялась, что никогда больше не притронется к выпивке, и несколько недель ходила трезвой, холодной и удрученной. Затем постепенно начала снова — нет, не виски, не джин, а изрядные дозы пива, шерри или иностранных напитков; однажды он наткнулся на шляпную картонку с бутылками из-под ментолового ликера. Мартин нашел надежную служанку, и она ловко управлялась с хозяйством. Вирджи тоже была из Алабамы, и Мартин так и не решился сказать Эмили, сколько принято платить прислуге в Нью-Йорке. Пьянство Эмили теперь хранилось в полной тайне — она выпивала до того, как он возвращался домой. Последствия обычно бывали почти неуловимы — неуверенность движений или мешки под глазами. Крайности, вроде бутерброда с перцем, были редки, и Мартину не стоило волноваться, когда дома была Вирджи. Но все же беспокойство не исчезало никогда — предчувствие неведомой катастрофы не отпускало ни на минуту.