Она и лицо ему закрывала, хотя те части, что были напротив глаз, были невидимы, давая ему полный обзор. Несмотря на то, что она покрывала его с ног до головы, она пропускала воздух, хотя Мэттью так и не объяснил те части чар, которые позволяли осуществлять это конкретное чудо. По правде говоря, Грэму было всё равно. У него болела голова каждый раз, когда его друг пытался объяснить различные принципы работы того, что скорее всего являлось шедевром чародейского искусства.
— Твой отец будет гордиться, когда увидит, что ты создал, Мэттью, — прошептал он себе. — А я обязательно ему её покажу… после того, как продемонстрирую её Королю Дарогэну Данбарскому.
Большой рубин, вставленный в навершие эфеса Шипа, запульсировал красным светом, будто меч был согласен с его мнением.
Глава 18
Мойре в глаза светило что-то яркое, и она зажмурила их покрепче, чтобы попытаться избавиться от нежелательного света. Однако свет был неумолим, пока она наконец не была вынуждена прикрыть лицо рукой, чтобы закрыться от него.
— Она двигается, — сказал хриплый голос. Это был женский голос, хотя его трудно было опознать как таковой, настолько хриплым он был.
Мойра рискнула открыть один глаз, глянув мимо своего предплечья, чтобы увидеть, кто говорил — и была вознаграждена яркой вспышкой света, которая будто прожгла ей голову до самого мозга.
— О-ох! — воскликнула она, снова зажмурившись.
Тут заговорил кто-то ещё:
— Она проснулась! Я видел, как она открыла глаз. — Голос звучал похожим на Грэма, хотя тоже имел в себе нехарактерную хрипотцу.
— Отвалите, — пробормотала она, обращаясь ко всем, кто был в радиусе слышимости. От этого усилия боль в её голове запульсировала ещё сильнее. — Больно. — «Ай». Она задумалась, как она могла быть настолько глупой, чтобы снова произнести что-то, несмотря на то, что уже усвоила последствия этого после первого произнесённого слова.
— Ты меня слышишь, девонька? — Это Чад Грэйсон склонился над ней, говоря ей прямо у ухо. У него не очень приятно пахло изо рта.
Мойра перевернулась, зарылась лицом в относительную безопасность своей постели… и сразу же отдёрнула голову обратно, когда обнаружила, что вдыхает грязь и траву. Тут она села прямо, чихая, и полностью открывая глаза. Солнечный свет ярко бил по ландшафту, окружавшему её относительно тенистое укрытие под тем, что выглядело как самодельный навес. Голова её ощущалась так, будто её набили чертополохом, а когда она попыталась расширить свой, надо сказать, расплывчатый магический взор, наградой ей стала пульсирующая волна боли.
— О-ох, — простонала она, наклоняя голову вперёд, и закрывая её рукам, будто отгораживание от света могло снизить боль. Не снизило. Удаление визуальных стимулов лишь увеличило дискомфорт, поскольку её разум больше сосредоточился на магическом взоре. Мир будто вертелся и искажался, и она мгновенно снова открыла глаза, ища стабильности солнечного света.
— Ты в порядке? — спросил Грэм, подавшись ближе. Его голос рокотал, перегружая её слух.
Она подняла руки, чтобы отогнать его, прежде чем закрыть себе уши. Однако глаза закрывать она не стала. Всё болело. Весь мир болел, пульсируя болью в центре её бытия. Даже свет вызвал боль, но если она закрывала глаза, то тошнота была ещё хуже. Свет хотя бы не позволял ничему раскачиваться вокруг неё.
В конце концов до остальных дошло, что не нужно толпиться вокруг неё, и они стали говорить тише, и с расстояния в десять или пятнадцать футов. Чад тихо засмеялся:
— Я ей не завидую. Судя по её виду, у неё эпическое похмелье.
«Только вот я ничего не пила», — горько подумала она.
Воспоминания её были нечёткими, поэтому какое-то время она заново выстраивала всё, что могла вспомнить о временном периоде, который привёл к её болезненному пробуждению. Честно говоря, многому из этого трудно было поверить, хотя и становилось очевидным, что ей всё это не приснилось. Грэм и Алисса стояли рядом, свободные от паразитов, так что это определённо было взаправду.
Снова рискнув воспользоваться магическим взором, она обнаружила Грэйс, лежавшую по другую сторону от Кассандры. Это усилие отозвалось прокатившимися по ней новыми волнами тошноты, и она с трудом удержалась от рвоты. «Я слишком много пользовалась своей силой».