С тех пор она стала регулярно брать учеников. Денег стало больше, но их не хватило, чтобы купить жизнь бабе Тане. Когда они с Ваней её похоронили, все думали, что они поженятся. Иван почти прописался у неё в квартире, помогал, жалел, но тут ему предложили стажировку в Германии. Она ждала предложения выйти замуж и поехать с ним вместе. Он даже пришёл к ней с букетом и что-то мямлил и вздыхал, а потом молча напился бабушкиной наливочки. И уехал. Один.
А к Маше нагрянула тётка – сестра покойного отца. Она заявила свои права на квартиру, и, поскольку она была бабушкина, то решение суда было в её пользу. Трёхкомнатную квартиру разменяли на однокомнатную и комнату-гостинку в общежитии. Маше даже поплакаться было некому. Она молча собрала вещи.
- Не страдай, племяшка! Ты молодая, ещё себе добра наживёшь. А у меня никого нет, позаботиться обо мне некому, сожитель выгнал, скитаюсь по съёмным углам, а квартира-то мамина, а братец покойный обо мне и не думал. А я вот эту квартиру тебе завещаю. Только ты этого не жди, а ищи себе мужика богатого.
Маша кивнула и переехала. Ваня вернулся через два года. Хорошо, что не раньше! К этому времени Маша уже сделала ремонт и купила новую мебель. Она по-прежнему вела минимум нагрузки в школе, зато репетиторством зарабатывала две своих зарплаты, а то и больше. Ваня повздыхал на Машины злоключения и помог ей с окончанием ремонта в ванной. И стал заходить на пирожки, которые Маша научилась печь сама. О браке он больше не заговаривал, зато делился всеми переживаниями о машине, об ипотеке, о своем карьерном росте и учёбе. И Маша поняла, что Ванечка раз и навсегда сделал её своим верным другом, и что шансов стать для него кем-то большим у неё не осталось. Она ревела неделю, не понимая, как так получилось, ведь она так его любит! А потом вздохнула и смирилась.
В конце концов, быть другом не так и плохо. И потом, Ваня по-прежнему помогал ей решать мелкие бытовые проблемы, поддерживал морально и иногда вытаскивал её в «свет» - на встречи со школьными друзьями, в кино или рестораны, или просто «погулять» по городу или за город – по грибы, например.
Правда иногда он от таких встреч мог отказаться, и она знала, что у него очередное обострение синдрома мартовского кота. Так что для неё не стала таким уж ударом его женитьба год назад на молодой девчонке, да ещё на армянке. Она лопала на его свадьбе салатики, лихо отплясывала и подарила молодым утюг.
- Как тебя угораздило? – только спросила она верного друга.
- Да это у них обычай такой – посмотрел, улыбнулся, должен жениться!
- Да ну тебя! Я видела её семью. Современные и образованные.
- Ага, пока не выпили красного вина из рога и не взялись за дедушкин кинжал, - хохотал Ваня, - у меня без ЗАГСА шансов выжить не было!
- Балаболка. Сорока, сорока и есть! Не пьют армяне из рога! Трещотка!
- Ну, не сердись, мышка! Просто порадуйся за меня.
Она порадовалась. И вот – сохранила их дружбу и после его женитьбы. А теперь нянчит его сына, доверенного ей молодыми.
- Как ты думаешь, кто я ему, - спросила она впервые у друга, кивая на новорожденного Санечку, которого он привёз к ней показать, - тётя или бабушка?
- А крёстной слабо?
Она глянула на него и тихо заплакала. Ваня сгрёб её тогда в охапку и обнял, утешая. И между ними вдруг что-то щёлкнуло. Объятия стали крепче, он потянулся к её губам. Она очнулась и вырвалась.
- Слабо, - бурно дыша, сказала она.
- Что слабо? – так же задыхаясь, спросил он.
- Я не буду крестить твоего сына, - вздохнула она, - просто стану для него старой доброй тётушкой Марусей.
- Ну, не такой уж и старой, - криво улыбнулся он.
- А ты вообще на меня не косись! Ишь! Кобелина! А ну, сгрёб сына и марш домой, к жене, - сказала она.
- Марусь, да я только, - замямлил он и вдруг вернулся к их обычному шутливому тону, - эх, мышка, друг, называется! Отправляет к жене, не накормив! А Люська дрыхнет, от бессонной ночи отдыхает! А я такой голодный, как…
- Как айсберг в океане, - заключила Маша, - ладно, садись, накормлю, так и быть. Видимо, это мой крест – кормить тебя, дармоеда!
- Маруська! Я отработаю! Хочешь, гвоздь вобью?
- Если только себе в лоб. Ешь и вали – у меня занятия! – заключила она тогда.