По горлу царапнуло нехорошим предчувствием. Соскочив на холодый пол, я набросила куртку поверх тельняшки, в которой спала, и бросилась в сени.
В лицо пахнуло ледяным ветром пополам с мелким зернистым снегом, сыпавшимся с абсолютно белого неба. Вот тебе и хорошая погодка. А я-то собиралась картошку высаживать…
— Алиса, помоги, ради всех Святых! — выпалила Даша раньше, чем открылась дверь.
Я решительно затащила ее в дом.
В ходе расспросов выяснилось, что вчера вечером в дом головы заявился участковый. Долго о чем-то беседовал с Гришкой, затем оба оделись и вышли на улицу. Куда они потом пошли и что делали женщина не знала, да и не беспокоилась, пока время не перевалило за полночь, а Гришка так и не появился. Утром его тоже не было — Даша пошла вызволять муженька. В участке и выяснилось, что Алексея Михайловича с прошлого вечера тоже никто не видел.
Я слушала ее в каком-то отупении. Кивала, даже задавала вопросы, а сама находилась в полнейшей растерянности. Раньше, когда что-то подобное случалось, я шла либо к Гришке, либо к участковому. И что мне делать теперь?!
— Я уже и к дружкам его ходила, — всхлипнула Гришкина зазноба, вытирая слезы кончиком шарфа. — Думала, может, запил снова… Но они его давно не видели. И Маринка не знает…
— Маринка? — каркнула я внезапно пересошхим горлом.
— Алексея Михалыча жена, — пояснила Даша. — Она дома осталась, ждать — может, вернутся, а я к тебе побежала… Алиса, что хочешь проси…
— Вот что, — пресекла я рыдания и встала. — Я помогаю с одним условием. Вопросов не задавать и об увиденном молчать до гроба, все ясно?
— А я с собой Гришину расческу принесла, — закивала Дашка, выуживая ту из кармана. — Ну, если тебе для ворожбы надо…
Я подняла глаза к потолку. Этот народ ничего не исправит. Не ведьма я, не ведьма!
Мне кажется, она с самим чертом бы согласилась работать, если бы я ей это предложила. Понятно, на какую помощь рассчитывала Даша, придя ко мне. И потому была сильно удивлена, когда я вместо того, чтобы начать какой-нибудь жуткий магический ритуал, натянула джинсы, сунула ноги в ботинки и выскочила из дома. Расческу сунула обратно со словами:
— Не вздумай такие вещи никому предлагать. Никто не спасет.
Недобрым словом помянув дурную весну, которая никак не определится с погодой, я затолкала Дашку в дом, а сама присела возле их крыльца, обнюхивая землю и едва касаясь ее кончиками пальцев. Понятия не имею, куда они могли деться, но просто так участковый бы к Гришке не пришел. Да и учитывая то, что он вчера мне сказал… Я скептически поджала губы — в очередного зомби, совершавшего ночные променады по кладбищу, верилось слабо. Поди писатель напоследок кого-то надоумил.
Обычно послушные мне инстинкты и зачатки трансформации внезапно взбунтовались. Пальцы обожгло, а в носу резко засвербело так, будто я нюхнула перцу с солью. Плюхнувшись на задницу, я оглушительно расчихалась, пытаясь одновременно отползти в сторону и вытереть невольно навернувшиеся слезы.
— А папа тута все солью посыпал, — донеслось от крыльца. — С веником. Во!
Повернувшись к Вовке — младшему Гришкиному пасынку, самому любопытному и бесстрашному из всех, я с удивлением опознала собственный пук чертополоха, который отдала другу в целях защиты от привидения. Очевидно, его исследования в области защиты от темных сил дали таки результат… Ну, Гриша… Припомню я тебе. Если найду…
— А ты случайно не знаешь, куда папа ушел? — встав с земли, я брезгливо отобрала «веник», им же смела соль с земли. Отпугнуть это меня не отпугнуло, но нюх отбило начисто. Зар-раза…
— Он к дяде Леше пошел, — дитя ткнуло пальцем в дом участкового.
Я брезгливо вздохнула. Ну конечно… Только общения с бывшими женами мне и не хватало.
Нюх оборотня чем-то сродни второму зрению. Третьему глазу, если хотите. По запаху человека я могу рассказать многое — его эмоции, здоров ли он, худ или тучен, даже могу примерно представить характер — каждый человек обладает уникальным, присущим только ему запахом так же, как и внешностью. Даже у близнецов запахи будут отличаться.
Поэтому, заходя в дом к участковому, я уже представляла, кого увижу: молодую женщину, не старше тридцати пяти, уверенную в себе, подвижную и здоровую, довольно худую. Теперь я могла дополнить эту картину: у нее были мягкие темные волосы, красиво обрамлявшие смуглое, чуть восточное лицо, темные глаза и чуть полноватые, склонные к улыбке губы. Не понятно только, что не устроило в ней Алексея Михайловича — как по мне, так она была из тех женщин, что становятся хорошими женами.