Еще немного покрутив тему моего здоровья, он перешел к планомерным расспросам:
- Ты, говорят, недавно к нам приехала?
- Для деревенских все, кто здесь не родился – недавние, а я уж год как живу…
- Одна живешь?
- Одна… батюшка…
- Сложно оно, бабе в одиночку хозяйство поднимать…
- Справляюсь...
- Слышал я, во грехе живешь?
- Врут! Врут, отче!
И рада бы, да не с кем…
Последнего я говорить, понятное дело, не стала, но отец Пантелеймон продолжал топтаться у крыльца и мне, скрипя зубами, пришлось пригласить в дом. Пропустив его вперед, я с некоторой настороженностью наблюдала, как он оглядывает кухню в поисках компромата, но кроме трав и остывшего котелка с тушеной капустой там ничего не было. Дымиться он тоже, вроде бы, не стал – можно выдохнуть.
Тут его взгляд добрался до заставленного луковыми проростками подоконника, на котором в самом углу сиротливо примостилась мятая пластиковая бутылка с корявой надписью «святая вода»…
- Пью… По утрам… - туманно выдавила я, вспоминая, что недавно мне не из чего было полить лук и я схватила первое, что под руку попалось – забытый «подарочек» неизвестных доброжелателей. Ну, лук в этом году должен определенно уродиться, прости Господи.
Он ушел только спустя минут сорок, обстоятельно опросив меня и вызнав родословную до седьмого колена. Я, смирившись, подсунула ему чай с медом, проигнорировав служку – а нечего нос совать в женскую спальню! В целом отец Пантелеймон показался мне довольно адекватным. Строгим – да, но вместо того, чтобы верить в досужие сплетни, он решил сначала их лично проверить, что уже заслуживало уважения в моем лице. А вот со служкой будут проблемы – слишком любопытный, слишком ведомый, ищущий зло там, где его и в помине не было. Если вместо отца Пантелеймона нам назначат его, это будет весьма… печально. Хотя, с другой стороны, за его святость беспокоиться тоже не придется.
Провожая священника, я увидела весьма колоритную картину: вдоль забора стоял Гришка, участковый, к ним прибилась Машка, охочая до зрелищ. Все трое с разной степенью ужаса в глазах наблюдали за нашим прощанием. Фыркнув от смеха, я вернулась в дом – нужно было еще вытащить из погреба мешок с землей для рассады, чтобы прогрелась.
Но все это заботы исключительно человеческие – хлопотные, но не несущие в себе угрозы. Касательно же мистического в деревне на удивление было тихо. На кладбище, как я подозреваю, благодаря усилиям отца Пантелеймона, стояла благодать – хоть ты вечерние прогулки устраивай, да и в самой деревне стало значительно спокойнее. Службу он исправно вел в здании администрации, где голова выделил ему зал для совещаний. По утрам можно было наблюдать, как наши хуторские бабки дружной цепочкой двигаются через мост и, ближе к обеду – обратно.
История с Генкой постепенно забылась, так что, уверившись в случайности этого события, я даже к русалке больше ходить не стала, озаботившись близкой весной. Пора было рассаду садить, а тары под это дело сильно не хватало. По хорошему, можно было купить все необходимое в городе, но туда еще следовало добраться. Дорогу обещали расчистить к концу февраля – дескать, когда уже понятно станет, что снегопадов больше не будет. На мое возмущение голова только плечами пожал – нет техники! И нате вам булочку…
- Нервная ты какая-то, - заметил Гришка, когда я вылетела из здания администрации, пылая праведным гневом.
Я зыркнула на него, хотела было поинтересоваться, какого лешего он тут забыл, но поняла, что действительно как-то слишком остро реагирую и закрыла рот. Будешь тут нервной, когда каждое утро с волчьими клыками просыпаешься. Где мне столько подушек найти? Боюсь, что однажды утром я проснусь в волчьей шкуре и не вспомню, как была человеком…
Или хуже того – шкура останется человеческой, а разум…
И вот что мне делать? Нике позвонить? Она ведьма, а не оборотень.
- Поохотиться тебе надо, - понаблюдав за мной, сделал неожиданный вывод Гришка. Я только сейчас заметила, что отирается возле администрации он не просто так – у дороги стоит снегоход с брошенным сверху походным рюкзаком и ружьем в чехле.