За первую неделю марта снег почти полностью сошел – такая стремительность обернулась огромным количеством воды, радостно устремившейся в разбухшую реку. Работая на улице, я постоянно слышала треск и грохот ломающегося льда, которому было тесно в узких берегах реки, но даже ни разу не сходила посмотреть – некогда. Такое быстрое тепло застало меня врасплох и я чувствовала себя медведем, только очнувшимся от зимней спячки. Никак не могла втянуться в суетливый ритм деревенской жизни – снова. В прошлом году я приехала сюда в конце марта и снега уже почти не было, но я как-то успела об этом позабыть. В городе все ощущалось по-другому – снега немного, и стаивал он гораздо раньше, еще в конце февраля, так что, когда наступало тепло, мы обычно имели дело с быстро высыхающими лужами. Здесь же впору было надевать болотные сапоги. Я ходила в резиновых и все равно то и дело ругалась – не оттаявшая еще земля отказывалась принимать такие объемы воды и та просто стояла в любых доступных для этого углублениях. Целой проблемой было добраться через огород к туалету – я потратила остатки дров, чтобы выложить тропинки по двору, а иначе ходить было невозможно! Даже кур пришлось переселить на чердак в сарае, потому что вода стояла по щиколотку! То же самое и с погребом – остатки провизии переместились под самую крышу.
Пока я воевала со стихией и опасливо слушала разговоры Машки о том, как в позапрошлом году тут все затопило, потому что река вышла из берегов (а вода и так уже подбиралась к огородам на той стороне улицы), было, естественно, не до рубинов. Вряд ли я о них даже вспоминала – как только выдавалась свободная минутка, я либо судорожно ела, просчитывая в уме, что еще нужно сделать, либо спала. А потому даже не сразу заметила, подозрительно знакомые отпечатки лап.
Просто однажды утром (числа четырнадцатого, наверное, рассада моя уже успела вымахать примерно с локоть) я вышла на улицу и обнаружила, что грязь уже почти высохла, лужи исчезли, а снег остался только на северной стороне, куда солнце почти не попадало. И в грязи, будто специально оставленные, темнеют отпечатки маленьких, словно собачьих лап. Для собаки они были слишком малы, но я и так была хорошо с ними знакома.
Предчувствуя нехорошее, я забралась по лестнице к курам и подозрительно их пересчитала. Хм. Вроде все целы. Странно…
Уже спускаясь, заметила рыжую фигурку, привычно сидевшую столбиком на крыльце.
- Поймаю – пущу на воротник, - внушительно пообещала я, размышляя, прыгать отсюда или все же сохранить человеческий облик и не пугать соседей. Словно прочитав мои мысли, куница тоненько расхохоталась – ей-богу, словно ребенок смеется! – и помчалась в лес.
Я только досадливо саданула кулаком по лестнице, засадив занозу. Нет, ну это ни в какие ворота! Я оборотень или кто? Если эта тварюшка меня не боится, то что говорить об остальных?!
- Алиса!
Я едва не навернулась с лестницы. Так меня в деревне никто, кроме Гришки не называл, а его голос я бы сразу узнала. Извернувшись, на своем шатком насесте, я нашла взглядом источник звука и радостно замахала рукой:
- Ста-ас!
Как оказалось, он явился в наши края не столько ради меня (печально), сколько ради участкового.
- Да Лешка просил зайти, у вас же тут подснежник объявился, - пока я ставила чайник и судорожно пыталась вспомнить, осталось ли в погребе варенье, Стас примостился на стуле, вписавшись меж кустов с рассадой. Тепло-теплом, но снег еще не полностью сошел, да и земля не просохла и не прогрелась, так что пока вместо привычных запахов сухих трав в доме открылся филиал теплицы. Мне даже стало немного стыдно – совсем я здесь одичала.
- Узнал? – полюпобытствовала, прикидывая, будет ли заметно, если я метнусь в спальню переодеться во что-то более приличное, чем тельняшка и драные джинсы. Но судя по взгляду Стаса, ему было на это абсолютно наплевать, так что я смирилась и села напротив, смутившись под его насмешливо-ласковым взглядом.
- Что?
- Красивая ты, - пожал он плечами.
Я недоверчиво фыркнула. С самооценкой у меня все в порядке и красавицей я могла бы быть – в платье, прическе и макияже. А так – обычная, какие по улицам толпами ходят. Ничего особо примечательного во мне, окромя паршивого характера, не было. О последнем, дай бог, он не узнает.