Улавливаю чей-то вскрик и уже не обращаю внимания на незнакомца, аккуратно помогающего мне встать с колен. Лишь смотрю на них, буквально пять минут назад улыбающихся друг другу, буквально пять минут считавшихся полными энергии и сил.
***
На этом месте просыпаюсь от собственного крика, от сильной дрожи. Делаю глубокий вдох, касаюсь лба, проверяя, нет ли у меня жара. Жду, пока успокоятся нервы. Чем дольше я вспоминаю свой сон, тем больше он тревожит меня.
— Вставай, дворняга, — пинок в живот будит эффективнее холодной воды. Бездомный Альберт, короче — Ал собирается на рынок и, видно, намерен привлечь и меня. С губ срывается стон, информирующий о недовольстве, солнце светит ярче полярной звезды, и мне требуется долгих пять секунд, чтобы до конца очухаться и перекатиться на землю.
— Хватай тряпки и беги работать.
Я ловлю кинутую им одежду, а сам проклинаю очередной день и очередной сон, окунающий в прошлое. Прошло три года, два из которых приходилось гнить в приюте, а затем уже умудриться сбежать на улицу, но ничего не изменилось. Как было сложно, так и осталось.
Говорю себе, что время лечит, и обуваюсь в обтёртые башмаки. Одежда всё та же, что при смерти родителей — в ней выгляжу более опрятным, да и сама она до сих по размеру, поскольку исхудать и толком не вырасти было легче простого в условиях проживания. Широкая белая рубашка, достигающая колен, и бриджи в тот же оттенок немного висят, но передвигаться в них удобно. Я беру корзинку с фруктами — сливами, яблоками — и киваю Альберту, мол, готов. Мы вместе выдвигаемся к рынку.
Для того, чтобы туда добраться, необходимо обойти переулок и выйти на главную площадь, где происходит само движение. Мне нравится это место — здесь можно найти заработок и понаблюдать, как придворные дамы забегают в парфюмерный, вкушая сладостные ароматы, как кухари открывают прилавок и раскладывают свежую выпечку и как с раннего утра прикрытые лавочки начинают свою работу. Ал знает, когда лучше всего воровать, он занимался этим до тех пор, пока не встретил меня и не предложил услугу за услугу — мужчина мне ночлег у окон старого дома, я ему деньги, которые мы делим между собой и на которые пытаемся выжить на улице. Не знаю, что делал бы без него, не будь Альберт таким находчивым.
Красть особо не умею, но прежде не был пойманным. Возможно, меня жалеют и потому не останавливают, а, может, это в моей крови — быть невидимкой. В любом случае я извлекаю из этого выгоду.
Сегодня было жарче, чем раньше, а, значит, в какой-то мере меня это спасёт — люди будут отвлечены на скорую покупку и забудут про всё, дабы поскорее вернуться домой, в прохладу. Эта мысль становится воодушевлением, и я равно уверен, что этот день принесёт много прибыли. Похоже, Ал тоже подхватил энтузиазм — на его лице возникает хитрая ухмылка.
Альберту под сорок — брюнет с голубыми глазами; его выгнали из дома, когда узнали, как он добывает деньги, и впредь он вынужден скитаться по грязным улицам Лондона. Я знаю, что доверять ему не стоит, ведь как-никак он всегда будет думать только о себе и в случае, если меня поймают, не вступится. Единственный урок, вынесенный из детства, когда я был в приюте: нужно надеяться только на себя. И ни на кого больше.
Мы с Алом расходимся по своим местам — он в начало рынка, я в конец. Как обычно следуем плану: его знак, вернее, непринуждённый жест рукой, когда мужчина чешет затылок, и я обязан незаметно начать продвигаться к нему и к той или к тому, кого он задержал. Проще простого.
На этот раз Альберт выбирает не легкомысленную девушку, выскочившую из пекарни, а пожилую женщину, едва передвигающую ноги. Она одета в платье с длинным подолом, лифом из гладкого атласа и короткой баской, а рукава — белые манжеты с кружевами — подвёрнуты до локтей, видимо, с целью хоть как-то давать телу воздух. На её седых волосах восседает шляпка с выпирающим чёрным пером, в веер из слоновой кости дополняет образ. Мне становится интересно, как бы матушка оценила её наряд со своей точки зрения.
Старушка явно проявляет ответное дружелюбие к моему сорокалетнему другу, охотно отвечая на его вопросы и ничего не подозревая. Ал подаёт знак, весьма довольный своей находкой, но я не спешу подходить к ним. Тень сожаления проходится по лицу, и я раздумываю, стоит ли мне слушаться его. Думаю, отказ с моей стороны пришёл бы, не будь Альберт столь настойчив: его взгляд, кинутый в сторону, даёт понять, что мне следует повиноваться. Я глубоко вздыхаю и, задерживая внимание на его тёмных усах, выглядываю из-за угла.