Будь мир сотворён так, что человеку было бы легко верить в его Творца, в нём вовсе не стоило бы жить; а Бог, сотворивший его таким и так открывший Себя таким людям, вряд ли был бы достоин чьей — либо веры. Только Бог знает, какой жизни для нас достаточно, какая жизнь достойна и нас, и Его Самого; и мы можем быть уверены: Он трудится для того, чтобы даровать нам именно такую жизнь. Он хочет, чтобы она была такой полной, величественной и прекрасной, какой может сделать её лишь Его безудержная щедрость, не пожалевшая для нас ничего, даже собственного Сына. Ах, если бы мы только позволили Ему делать с нами всё, что Он захочет! Но когда мы отказываемся верить Ему, не желаем трудиться рядом с Ним, всё время противимся Его попыткам оживить нас, нас ждёт только несчастье, и тут уже ничем не поможешь. Что же до смерти, то мы почти ничего о ней не знаем. «Неужели? — возразит неверующий. — Неужели мы ничего не знаем о беспросветной мгле, о пустоте, о горьких слезах, об опустившемся и отчаявшемся сердце?» Да, конечно; но ведь всё это происходит внутри нас, и смерть тут не при чём! О смерти вы действительно ничего не знаете. Сам Бог сказал нам только то, что мёртвые и сейчас живы в Нём, а однажды снова оживут и для нас. И вообще, мне кажется, что, всякий, кто входит в мир, лежащий за вратами смерти, чувствует, что впервые обрёл себе настоящий дом, и там ему намного уютнее и вольготнее, чем нам с вами здесь, на родной и привычной земле.
— Мне не нравится смерть, — помолчав, заявил Дейви.
— А мне и не хочется, чтобы она тебе нравилась. Ведь то, что ты считаешь смертью, на самом деле не сама смерть, а только твоё о ней представление. Тебе вообще не надо об этом думать. Самый лучший способ подготовиться к смерти — это жить по — настоящему, а значит, делать то, что тебе приготовлено.
— Но я вовсе не хочу к ней готовиться! И умирать не хочу! А если к смерти ещё и готовиться, это всё равно что заживо умереть!
— Ну, умереть — то всё равно придётся, готов ты к этому или нет. Тут, братец, ничего не поделаешь. Но мне кажется, что смерть чем — то похожа на нынешний мир, если единственный способ встретить её достойно — это делать то, что предназначил нам Господь.
— А вы боитесь смерти, мистер Грант?
— Нет, не боюсь. Почему я должен бояться самого лучшего, что может случиться со мной в тот час, когда Бог назначит мне умереть? Я уверен, что когда она придёт, ты тоже не будешь её бояться. Она не такая страшная, как кажется.
— Но если она не страшная, то почему же тогда кажется страшной?
— Вот это очень хороший вопрос. Представь себе, что на тебя движется тяжёлый грубый плащ, чёрный, как ночь. Но в какую — то минуту за складками плаща ты успеваешь заметить, что в него закутан человек с самым добрым и прекрасным лицом на свете; на руках он несёт ребёнка, и тот счастливо улыбается, глядя в глаза несущему его отцу. Представил? Ну а теперь скажи: испугался бы ты чёрного плаща или нет?
— Конечно, нет!
— Вот ты сам себе и ответил! Смерть кажется нам страшной, потому что мы не заглядываем в её суть. Если видеть только плащ и думать, что движется он сам по себе, непременно испугаешься! Но если ты увидел лицо за складками плаща, пугаться просто глупо. Пока не пришёл Иисус, смерть казалась людям великим несчастьем, но после того, как Он воскрес, верующие в Него начали называть умерших почившими, заснувшими. И наверное, история с Лазарем сильно им в этом помогла — хотя, конечно, после воскресения Самого Господа наверняка отошла на второй план.
Придя домой, Дейви побежал навестить Арктуру и сколько мог пересказал ей весь этот разговор.
— Ах, Арки! — воскликнул он. — Послушать мистера Гранта, так сразу подумаешь, что смерть вообще не имеет над нами власти!
Арктура улыбнулась, но улыбка эта просияла сквозь облако непролитых слёз. Какой бы чудесной ни была смерть, ей всё же хотелось хоть немножко порадоваться этому миру перед тем, как уйти из него дальше. Как будто Бог отказывает нам хоть в каком — нибудь благе! Когда — то она была бы даже рада умереть поскорее, но не сейчас: последнее время мир стал казаться ей удивительно прекрасным.