— Ладно! — пожал плечами Виктор. — Давайте прямую, давайте с уступами… Мне все едино… Я за себя отвечаю.
Теперь все смотрели на дядю Прокопа, а он думал, нервно теребя усы.
— Д-да… — сказал он наконец. — Для Виктора это резон. Так может выйти…
— И выйдет! — ликуя, закричала Даша.
— Д-да… Только надо не об одном Викторе думать, а о шахте.
— А что ж, плохо будет шахте, если я один за восьмерых сработаю? — горячо сказал Виктор и даже обиделся.
— Не плохо. Отчего ж плохо? Хорошо!
— Ну?
— Ну, нашумим, не спорю!.. А дальше что? Ну, ты сработаешь один за восьмерых… Пускай и Андрей… и Митя Закорко… Как раз трое вас, орлов! Только боюсь, даже вам не под силу будет каждый день всю лаву в одиночку обрабатывать. Люди ведь — не машины!.. Для рекорда — хорошо, а для каждой упряжки — трудно. Что же выйдет тогда, ты по-государственному разочти, не горячась?.. В прямой лаве-то, без уступов, других забойщиков уже не посадишь… Так? И придется тебе, Виктор, иной день и пол-лавы проходить в смену, а то и меньше того… Вот и сядет тогда наша шахта на мель, и выйдет ей не слава и не прибыль, а чистый конфуз! Так, что ли? Вот как я по-стариковски-то рассуждаю. Может, у вас по-комсомольски иначе выйдет? — прибавил он, усмехаясь и оглядывая всех, особенно дочку, насмешливым взглядом.
Все смущенно молчали. Виктор хотел что-то возразить сгоряча, но Светличный остановил его:
— Нет, ты постой! Погоди!.. Что же вы предлагаете, Прокоп Максимович? — спросил он спокойно.
— А что ж тут можно? — развел руками старик. — Удлинить уступы… Иного ничего не придумаю!
— Так в этом уступе, как ни удлиняй, мне все одно не развернуться! — вскричал Виктор. — Какой же там может быть знаменитый рекорд?
— А тебе что нужно: рекорд или уголь? — спросил строго дядя Прокоп.
— Слава ему нужна! — сказал Светличный.
— Не мне слава, всей шахте слава, — пробурчал Виктор. — Что мне-то в славе? А только скучно мне… И слушать-то вас скучно! — он досадливо махнул рукой и отошел к окну, стал смотреть в сад. С тополей уже летел беспокойный пух…
— А ты как полагаешь, сынок? — ласково обратился дядя Прокоп к Андрею, своему любимцу.
— Я? — вздрогнул Андрей. — А я думаю…
Он действительно думал. Никогда не вмешивался в спор. Молчал, слушал и думал. И здесь, и в общежитии, и в забое. В забое — больше всего. В шахте хорошо думается. Вероятно, нет рабочего человека многодумнее, чем шахтер. Шахтеры все философы да мечтатели!
— Высоко вы заноситесь, ребята! — сказал как-то дядя Онисим, послушав речи Светличного. — Ишь, государством ворочает! Раньше на этакое шахтер и не отваживался. А и мы, бывало, тоже мечтали… — грустно ухмыльнулся он. — Как же!.. О пьяной субботе мечтали… Або там о пестрой корове чи о синем зайце.
И, присев на койку к Андрею, он стал рассказывать про шахтерские мечты:
— У каждого своя мечта была, особенная. Без мечты в шахте как же? Темно! Иной всю неделю колотится-колотится, изо всех сил старается, на-гора не едет, в шахте спит, только б побольше заработать!.. А в субботу выедет на-гора, получку получит — и прямо в лавку. Купит там себе все честь по чести, на все деньги: сапоги бутылками, або пиджак, а то еще рубаху алую с "разговорами" или с петухами. Ну, оденется, пройдется по Конторской улице — раз, другой, третий, погарцует перед народом, покуражится — и в кабак. Только его до понедельника и видели! Все с себя пропьет: и сапоги, и пиджак, и рубаху… даже крест нательный. Ну, а в понедельник — опять в лямку, снова до пьяной субботы. Эх! — махнул он рукой. — А были и такие, что вовсе не пили. Эти о пестрой корове мечтали…
Мечта о пестрой корове тоже была почти реальной. Пеструю корову можно было запросто приглядеть на любой ярмарке. Ее можно было даже купить, только бы деньги! И не один сезонник — орловец, могилевец или курянин — всю зиму колотился, сбивал грош к грошу, и если не срывался весной и не пропивал все в кабаке, — что чаще всего и случалось! — то в конце концов приводил к себе в деревню корову.
Мечта о синем зайце была фантастичнее. Синего зайца никто не видел. Но старики твердо знали: живет этот вольный зверек в заброшенных выработках. Только не всякому дано его встретить: трус не дойдет, глупый не увидит. Но придет такое время, когда синий заяц сам покажется людям: всем — и смелым и робким. Тогда и воцарятся на земле правда и справедливость, а шахта перестанет быть каторгой.