– Толян, ты з якого пэрэпугу пид лёд полиз?
– Цэ я закаляюсь.
– Ты ж носом чмурыгаешь.
– Цэ я ще нэ совсим закалывся.
– И тиби нэ холодно по такой колодрыги?
– Не. Тилько тута трохэ мэрзнэ. Пришлось трусы надить, – и он прижал руки к тому месту, где мёрзнет.
– А калоши хиба гриють?
– Дурак ты, Мишка, и нычого у жизни не кумэкаешь. Суворов казав: «Дэржи голову в холоди, пузо в голоди, а ногы в тэпли».
– Тэпэрь кумэкаишь на шо галоши? Бэз тэпла ногам скарлатыну можно подчипыть, або свынкой заболить, а ще хуже – ящуром, або сибирку хапнуть. Не-е-е! Ногы надо бэрэгты.
– Толян, а нашо тиби цэ закалюванье? Ты шо у Сибирь зибрався дёру дать с колхозу?
– Я, можэ, и нэ закалявся бы, так дид твий Алёшка гавка каждый дэнь:
– Я тэбэ, паразита, всё равно у Сибирь укатаю, або на Соловкы.
Вот я и закаляюсь, а то там, я чув, морозы скажени. А мини выжить надо. Я родывся для изобретательства.
Разговор был уже без моего перепуга и я задал вопрос уже с подначкой:
– А чого ж ты, Толян, сам закаляешся, а нэ вмистях с Шуркой?
– У неи цицюкы отмэрзнуть. А яка ж дивка бэз цицёк? – ты ж ужэ нэ молокосос, сам понимать должён.
– А дид Грицько казав, шоб нос, уши та цицькы нэ отмэрзлы, их салом натырать надо, – соврал я.
– Хай вин своей баби Ули натрэ, та на мороз выжэнэ, а мы подывымось отмэрзнуть чи ни.
Дед Грыцько оказался лёгок на помине. Со стороны бригады, от скирд соломы, с берданкой на одном плече и с сумкой с битыми куропатками на другом, шёл он в направлении хутора, проваливаясь в глубокий снег.
– О! Дид Грицько! Зараз я ёго трохы попугаю, – сказал Толян и сиганул в сугроб навстречу деду.
– За шо птыцю божью поубывав? – орал Толян, с топором над головою, несясь к деду по сугробам. – Возмездию получишь! Зараз я добэрусь до тэбэ!
Дед Грицько, как увидел и услышал то привидение, запричитал:
– Господы, Матирь Божья, спасы, сохраны и помылуй от биса треклятого!
«Бес», взметая снег ногами и, как деду показалось, хвостом, приближался к нему. Не соображая, дед трясущимися руками снял с плеча берданку и пальнул в белый свет, как в копейку. К своему ужасу, он увидел, что «бис трэклятый» упал и задрыгал ногами в "предсмертных муках".
– Царыца Нэбэсна! Шо я натворыв? – в ужасе забормотал дед. На полусогнутых ногах подошёл к убиенному, снял шапку, хотел перекрестить лоб. Но вдруг «бис треклятый» вскочил и с криком недорезанного кабана:– «Уби-и-вец!», – рванул к хуторским избам.
Дед Грицько, бывший белым, ставший красным, а в прошлом Георгиевский Кавалер упал в снег в судоргах сердечных.
В хутор дуреломом ворвался Толян. Кто в чём высыпал из хат и дворов. Ещё не смолк душераздирающий крик- «Уби-и-и-вец», а Толян уже хохотал над розыгрышем деда и всех селян.