Он стал носить более дорогой костюм, надел галстук, и я предполагал, что вот-вот наступит момент, когда он отпустит усы. Кроме того, внешней солидности Дынина способствовало и то, что его наконец повысили в звании и перевели на начальственную должность. Он стал заместителем начальника нового подразделения милиции, называвшегося на западный манер полицией нравов.
Однако в отношении меня Дынин соблюдал неизменную лояльность и всегда без оговорок, даже часто в ущерб своим личным делам, оказывал помощь в моих расследованиях, как только я его об этом просил. Дело в том, что карьерный рост Дынина во временном отношении почти идеально совпадал с моей деятельностью частного детектива. Это было не простым временным совпадением. Лично меня вполне удовлетворяли финансовые результаты моей деятельности, а публичную славу сыщика я старался водрузить на милицейские погоны своего приятеля, что сначала привело к увеличению звезд на них, а в конце концов закончилось их укрупнением.
Дынин шагнул за порог и протянул мне пакет с двумя банками джина с тоником.
– На, Вовка, держи.
– Надеюсь, не «Очаков»? – капризно спросил я.
– Обижаешь... «Гордонс»!
Наконец-то Дынин научился отличать нормальный джин с тоником от суррогата. Мне захотелось хлопнуть его по плечу и сказать: «Браво, Дынин, моя школа!» Но я все же удержался и не стал этого делать – все же майор милиции.
Поставив одну банку в холодильник, я тут же вскрыл другую и быстро ее ополовинил, плюхнувшись на диван.
– Ну, давай, алкогольный Пуаро, рассказывай, как ты умудрился связаться с этими ребятами. Что они от тебя хотят?
Вообще-то не в моих правилах было рассказывать подробности своих дел людям, которые к ним не имели прямого отношения, но Дынин был особый случай. Он работал на меня, так же как я, в свою очередь, работал на него.
– Из клуба «Помпей» стали исчезать девушки, – сказал я. – И это серьезно обеспокоило его владельца. Он хочет, чтобы я нашел их или, по крайней мере, отыскал концы, куда они делись.
– Господи, эка невидаль! – скептически воскликнул Дынин. – Б...ди они и есть б...ди! Сегодня работают на этой улице, завтра на другой, а потом вообще не работают.
– Не путай. Исчезли не уличные девки, а проститутки элитного борделя, куда конкурс как в институт международных отношений. И заработки побольше, чем у некоторых дипломатов. Девушки исчезают бесследно, не сказав никому ни слова.
Дынин насупился, отчего его лоб покрылся волнообразными морщинами, а лысина стала багроветь.
– Так, понял... Моя помощь нужна?
– Нужна, – тут же ответил я.
– Слушаю.
– Мне нужно узнать, поступали ли официальные запросы в милицию от родителей пропавших девушек. Были ли попытки со стороны милиции разыскать их. Это мне нужно потому, что я собираюсь начать расследование с общения с родственниками. Было бы очень кстати, если бы ты сопровождал меня как официальное лицо.
– Понял. Как скоро?
– Чем скорее, тем лучше.
– К кому ты собираешься ехать в первую очередь?
– К родителям некоей Марины Мамонтовой. Эта девушка пропала последней.
Дынин посмотрел на часы и сказал:
– Мне нужно два часа. Через два часа я в твоем распоряжении. К тому времени постараюсь выяснить кое-что о запросах по розыску.
– Хорошо. Я подъеду к двенадцати к городскому управлению.
Дынин не мешкая собрался и исчез за дверью моей квартиры.
Я слегка опоздал к нашей встрече. Дынин уже нервным шагом расхаживал в скверике взад-вперед.
– Есть результаты?
– Насчет запросов я узнал. Их было два: от родителей Елены Петровой, живущих в Челябинске, и от матери Ольги Карнауховой, проживающей в Арзамасе. По этим запросам в силу непонятных для меня пока причин особенно никто не работал.
– Это неудивительно. Похоже, Путилин, который имеет влияние на ваше руководство, попросил особенно не усердствовать.
– Почему?
– Во-первых, потому что ему не понравилось, как милиция изначально работала. В результате неуклюжих действий твоих коллег он чуть не лишился своих крупных клиентов. Во-вторых, потому что у него есть желание самому узнать без особого шума, куда пропали девушки и кому это выгодно.
Я заглянул в записную книжку, в которой вчера пометил адрес родителей Мамонтовой.
– Калмыкова, 15. Поехали туда.
Через двадцать минут такси въехало на улицу Калмыкова и остановилось около одной из многочисленных обшарпанных двухэтажек, которые выстроились вдоль выщербленной, давно не ремонтированной асфальтовой дороги. Эта часть города отнюдь не служила его гордостью и не была избалована удобствами. Таксист даже притормозил, чтобы не быть облитым помоями, которые какая-то хозяйка выливала на проезжую часть.
Отпустив водителя, мы подошли к покосившемуся деревянному забору и вошли в калитку. Перед нами предстал прямоугольный дворик, окруженный со всех сторон домами. Мы подошли к трем мальчишкам, которые соревновались друг с другом в подкидывании мяча одной ногой.
– Где десятая квартира? – спросил я.
– Вон там в углу вход, подниметесь на второй этаж, – указал самый младший.
Мы вошли в подъезд, который обдал нас запахом устоявшейся затхлости. Стараясь глубоко не дышать, мы поднялись по деревянной лестнице, ориентируясь на звук голосов, раздававшихся сверху. Когда мы поднялись на второй этаж, перед нами открылась наглядная картина межполовой распри.
Крупная женщина танком надвигалась на маленького мужичишку в порванном и запыленном пиджаке.
– Ах ты, падла! Мерз-завец! С-скотина!
Женщина медленно, почти ласково произносила эти слова, как будто они божественной мелодией грели ей душу. Однако выражение ее лица и горящие недобрым огнем глаза говорили о том, что ее намерения благостью не пахнут.
– Все пропил, все пропил, сволочь! Тебе как нормальному человеку подарили, а ты, козел безрогий, пропил... Тебе ничего доверить нельзя, копейки в дом не принесешь. Я весь день как заводная кручусь, а ты всю мою молодость погубил...
В дальнейшем беседа двух лиц, вне всякого сомнения являющихся субъектами супружеских отношений и проживших, видимо, в браке не один год, не отличалась особой оригинальностью. Минут пять мы наблюдали стандартные агрессивные наезды женской половины на мужскую и жалкие попытки последней противостоять этой лавине ненависти.
Через пять минут беседа подошла к логическому концу. До мужчины наконец дошло, что о нем говорят нехорошо. Он вытянулся по струнке и даже приподнялся на носки, чтобы прямо в лицо крикнуть своей визави:
– Прекрати на меня орать!
Женщина нашла эту фразу вполне резонной, замолчала и, размахнувшись, отвесила мужичишке здоровенную затрещину, которая отбросила его прямо в наши с Дыниным объятия. Плюнув вслед улетевшему от нее муженьку, женщина развернулась и, хлопнув дверью, зашла в свою квартиру.
Мы придали телу мужичка вертикальное положение, и он удивленно и одновременно испуганно уставился на нас ошалевшими глазками.
– Вы себя нормально чувствуете? – вежливо поинтересовался я.
Мужичок в ответ утвердительно заморгал. Я пришел к выводу, что он вполне вменяем, и задал более сложный вопрос:
– Скажите, пожалуйста, где проживают супруги Мамонтовы?
Мужчина удивленно посмотрел сначала на меня, потом на Дынина и молча ткнул пальцем в дверь квартиры, за которой только что скрылась пожилая фурия.
– Вон там, – сказал он.
Дынин спросил:
– Это что, Маринки Мамонтовой мать?