Только закончились зимние Игры в Турине, как в начале марта в Москве начался чемпионат мира IAAF по лёгкой атлетике в закрытых помещениях, крупные и представительные соревнования. Доктор Габриель Долле, Директор медицинского и антидопингового департамента IAAF, неожиданно разделил все пробы на две партии — пробы иностранных спортсменов анализировали у нас, в московской лаборатории, но пробы российских легкоатлетов я должен был отправить на анализ в Лозанну. Видно было, что в IAAF нам не доверяли. С отправкой мочи за границу (там было около ста проб), особенно с оформлением документов на вывоз, я сильно намучился, зато на деле познакомился с доктором Марселем Сожи, директором лозаннской лаборатории. Точнее сказать, мы с ним немного повоевали из-за дополнительных проб. Всегда во время крупных соревнований возникают внеплановые пробы, чаще всего их берут, когда устанавливаются национальные рекорды, причём это случается в любой момент, даже на стадии предварительных забегов или квалификации в прыжках. Какая-нибудь балканская команда улучшает национальный рекорд в эстафете 4×400 метров — да за всю историю страны они сбегали эту эстафету в манеже пару раз, и у них что ни старт, то рекорд! — и все радостные и довольные толпой бегут сдавать мочу на допинговый контроль, чтобы рекорд утвердили. В итоге таких проб после национальных рекордов мелких стран набралось больше двадцати, при этом никто не хотел платить за анализ, ни наш Оргкомитет, ни IAAF, поэтому я отправил эти пробы куда подальше, в Лозанну.
Наверное, доктор Сожи сначала обрадовался, ведь ему чем больше проб, тем больше профит, однако, по указанию доктора Габриеля Долле, мы заплатили строго за пробы по списку IAAF, а анализы рекордных проб национальные федерации должны были оплачивать сами. Но никто не платил, и тогда Сожи выслал мне дополнительный счёт к оплате; но что я мог сделать — только переслать его счёт в IAAF, тому же доктору Долле. Габриель стоял стеной и платить не хотел, он всю жизнь был прижимистый, хотя и жил в Монте-Карло. Может быть, поэтому и был прижимистый, я не знаю… Счёт мы тогда погоняли по кругу, однако чем всё закончилось, я спросить не решился, опасаясь получить в ответ знакомый счёт на несколько тысяч швейцарских франков.
8.8 Долгоживущие метаболиты в Кёльне. — Николай Пархоменко и тяжёлая атлетика
Мне всегда казалось, что после очередных Олимпийских игр или чемпионата мира по лёгкой атлетике удастся немного отдохнуть, но я всё время ошибался. Выходило наоборот, на короткое время, пока шли крупные соревнования, мои проблемы и причины для нервотрёпки отступали, ожидая, когда же я освобожусь. Я полагал, что прогормоны, законодательно запрещённые в 2004 году актом Конгресса США, должны пойти на убыль и у нас. Но нет, маховик поставки прогормонов из США, раскрученный Олегом в теперь уже казавшемся далёким 2003 году, остановить было невозможно. В Москву везли коробками всё подряд, мы едва успевали глотать капсулы и сливаться — и сразу анализировали мочу, она остыть не успевала. Тяжело- и легкоатлеты по-прежнему мечтали о волшебных таблетках, эффективных и не определяемых при допинговом контроле. Действительно, появились новые перспективные стероиды, не подпадавшие под запрет американского стероидного закона.
Да-да, конечно, я всё прекрасно понимаю и знаю, что новые препараты необходимы для подготовки сборных. Но почему у нас всё перевёрнуто с ног на голову, почему поиском новых допинговых средств должен заниматься директор Антидопингового центра, аккредитованного ВАДА? Хотя новые анаболические стероиды — это невероятно интересно; затаив дыхание, мы исследовали новинки: метастерон, мадол (дельта-2, он же дезоксиметилтестостерон), простанозол, фуразодрол и формадрол (6α-метиландростендион). Несмотря на запрет, введённый на территории США, ещё можно было заказать большую партию на вывоз, пока всё окончательно не запретили. Надо было срочно и безошибочно решить, что следует закупить сейчас и побольше, чтобы хватило надолго. Остановились на простанозоле и формадроле, их эффект чувствовался, они вроде не хвостили и выводились достаточно быстро.
Результаты исследований метаболизма новых анаболиков мы доложили на очередном кёльнском симпозиуме и оказались первыми, кто провел такую работу. Но кёльнская лаборатория обнаружила по-настоящему первый долгоживущий метаболит метандростенолона — его назвали «ночной сторож», он оставался в организме месяцами. Интересно, что обнаружили его совершенно случайно — пробы всяких неолимпийских и дешёвых видов спорта, таких как пауэрлифтинг или армрестлинг, в Кёльне ставили анализироваться в ночное время на хромассе, стоявшем, как сторож, у двери на входе. И только там по ночам появлялся странный пик, названный «ночным сторожем», он вдруг рисовался в «окне», принадлежащем другому препарату. «Окном» мы называли небольшой участок хроматограммы на распечатке результатов анализа, где должен был появиться конкретный аналит — допинговый препарат или его метаболит. Причём это окно «поставили» на Модафинил недавно: этот стимулятор стали определять после скандала на парижском чемпионате мира IAAF в 2003 году. И вдруг в этом окне появляется какой-то другой аналит!