Стали разбираться, кто да что, оказалось, что обе пробы принадлежали нашим известным бегуньям, чемпионкам мира. Первая проба, где были тренболон и метаболит метилтестостерона, принадлежала Анастасии Капачинской, её пробу мы получили деградированной, там действительно было незначительное количество тренболона, однако метилтестостерона не было, это была ошибка лозаннской лаборатории. Если моча деградированная, то есть в ней развелись бактерии, то в неё нельзя перед анализом добавлять внутренний стандарт — метилтестостерон в концентрации 500 нг/мл, его следует добавлять после гидролиза, когда проба остынет до комнатной температуры. Во время гидролиза, а он длится целый час при температуре 50 градусов, деятельность бактерий, вырабатывающих энзимы, приводит к образованию метаболитов, как будто метилтестостерон прошёл через организм. Лозанна этого не учла и рапортовала 6.5 нг/мл метаболита метилтестостерона — якобы найденного в пробе спортсменки. Оставался ещё метаболит тренболона, но его концентрация была не более 2 нг/мл, что много ниже минимального требуемого уровня определения, установленного ВАДА в 2010 году и действовавшего в 2012-м, для тренболона он составлял 10 нг/мл. Так что „деградированная бегунья“, я называл её degraded girl, была вполне защищаемой: достаточно написать в ВАДА в ответ, что мы, мол, мелкий тренболон не увидели — и больше к нам не приставайте, без вас много работы.
Вторая проба, с коктейлем из анаболиков, мы так её и называли — cocktail girl, принадлежала Татьяне Томашовой, двукратной чемпионке мира в беге на 1500 метров. На Играх в Лондоне она была четвёртой, но после дисквалификации двух ураганных турчанок, прибежавших первыми, Татьяна стала серебряным призером. Случай был очень неприятный и труднообъяснимый. Единственное, что меня спасало, — это то, что в пробе А оставалось два или три миллилитра мочи, совсем на донышке, чайная ложечка, но она в точности соответствовала моче в пробе Б. Это предопределило стратегию моей защиты. Первое и самое очевидное: если бы я хотел фальсифицировать пробу, то я бы ополоснул флакон А и залил бы туда чистую мочу Томашовой, совсем немного, вроде как остаток, миллилитров десять, но этого хватило бы для прохождения первоначального тестирования и проба была бы отрицательной. Прямолинейная логика говорила: если рассматривать меня как потенциального обманщика и фальсификатора, то обманщик ни за что не оставил бы эти два-три кубика грязной мочи во флаконе А, а обязательно заменил бы её на чистую. В итоге я удачно обернул эту странную ситуацию себе на пользу: очевидно, что обман с нашей стороны требовал замены мочи в пробе А. Замены не было, а значит, мы не планировали обмана и причина ошибки в другом.
Мне оставалось только придумать эту причину…
Лаборатории Лозанны и Марсель Сожи спасли меня от самой страшной и невероятной беды, по сравнению с которой две эти пробы были сущей мелочью. Все те 55 проб из 67, где за вычетом пробы Пищальниковой анализ мочи из флаконов А дал 54 отрицательных результата, были уничтожены — через три месяца хранения, точнее, через три месяца от даты отправки результатов анализов в АДАМС, как того требует международный стандарт ВАДА для лабораторий. За это время доктор Сожи дважды писал в ВАДА с просьбой дать ответ: надо ли хранить отрицательные пробы или мы их выбрасываем, а если надо хранить, то оплатите счёт за хранение. Но ответа от ВАДА не было — и пробы выбросили.
Я не знаю, сколько положительных проб было бы найдено, если бы в Лозанне вскрыли и проанализировали 54 флакона Б с незаменённой мочой. В ту ужасную октябрьскую ночь в Москве мы успели поработать с флаконами А и заменить грязную мочу, но во флаконах Б всё осталось как было. Пять или шесть положительных проб обнаружили бы точно, а ещё могли быть положительные на эритропоэтин… хотя в ту ночь мы подержали ходоков, точнее, их флаконы Б в горячей воде и эритропоэтин должен был деградировать, но кто его знает, а вдруг он не разложился… Однако и это было мелочью по сравнению с самым тяжким преступлением: могли обнаружить, что пробы А не совпадают с пробами Б. Для российского спорта это был бы конец света, даже не стали бы разбираться, кто виноват в подмене или замене — РУСАДА или Антидопинговый центр, обе организации признали бы не соответствующими Кодексу ВАДА, и допинговый контроль в Сочи прошёл бы без нас.
Марсель Сожи тогда спас всех: Никиту, меня — и сочинскую Олимпиаду!