Никита разозлился и долго ещё костерил министерство спорта, Желанову, Кравцова, Родионову, Мельникова за то, что они коррумпируют и развращают его допинговых офицеров, принуждая их заниматься подменой проб во время внесоревновательного контроля, заливая во флаконы А и Б размороженную мочу из холодильника.
„А ты, дорогой коллега, их поддерживаешь и консультируешь, мочу для подмены проверяешь, умница, продолжай в том же духе, — саркастически закончил свой монолог Никита. — Но меня в этих делах нет. Так что извини, Гриня, сам теперь с ними разбирайся. Мне своих проблем хватает“.
12.13 Универсиада в Казани. — Статья в Mail on Sunday. — Дисквалификация Лады Черновой
Никогда не знаешь, что случится в следующий раз, однако постоянно что-то случается. Как и в прошлом году перед Играми в Лондоне, наша сборная накануне чемпионата мира IAAF в Москве снова оказалась грязной! И снова счастливый случай помог вовремя предотвратить очередной коллапс! В июне мы решили просмотреть ряд ведущих спортсменов, провести „информационный контроль“. Как раз некоторым легкоатлетам пришла пора сдавать „внезапный“ внесоревновательный контроль, пробы отбирало РУСАДА по программе тестирования IAAF. Надо было понять, кто может сдавать официально, в „берегкиты“, а кому нельзя, тогда надо будет сдать либо замороженную мочу, либо подождать, пока выйдут все хвосты. Если кто-то оказывался чистым, то, помимо официального отбора, он или она сдавали несколько порций чистой мочи для заморозки — перед тем, как начать заключительную схему приёма препаратов, нацеленную на успех на чемпионате мира IAAF. Универсиада в Казани, за месяц до чемпионата, расценивалась как наш внутренний старт, где можно будет подменить пробы при отборе или заменить позже — в зависимости от обстоятельств.
Ожидали, что схемы и хвосты должны были быть, как мы планировали: коктейль, пептиды и прогормоны. Я был против прогормонов, их время прошло, с ними мы намучались, однако приходилось терпеть, что некоторые легкоатлеты применяли Decavol, SUS 500 и Trenadrol. В них содержался дегидроэпиандростерон и новомодный 4.9-эстрадиендион — считалось, что он превращается в тренболон, но это было рекламным надувательством. Повторюсь, что схемы были рассчитаны на то, что все принимаемые препараты выводятся за неделю или чуть больше. И вдруг мы видим в пробах ведущих спортсменов метастерон и его долгоживущий метаболит, тот же самый, что и у оксиметолона, и точно так же сидящий месяцами! Боже мой, откуда он мог взяться? И как хорошо, что мы его исследовали в прошлом году и опубликовали статью! Но плохо, что все лаборатории ВАДА эту статью прочитали и могли поставить в свои программы ионы на новые метаболиты. Если ещё не поставили, то поставят потом, через много лет нас ждёт реанализ.
До чемпионата мира IAAF оставалось более двух месяцев, однако у некоторых сборников концентрации метастерона были запредельными. И как оценить сроки выведения? Опыта и знаний, как в случае с Оралтуринаболом, у нас не было. Оралтуринабол принимали в таблетках по 5 или 10 мг, метастерон выпускался в крупных капсулах — 25 мг или больше. Сколько времени он может держаться в организме? За месяц-полтора наступали последние сроки сдачи проб внесоревновательного контроля по программе IAAF. Если спортсмен принимал мой коктейль, пусть даже на фоне тестостерона или дегидроэпиандростерона, то можно было схему прекратить, неделю повременить, затем у нас в лаборатории провериться, убедиться, что всё вышло, — и официально сдать чистую пробу. Если вышло не всё и с выведением были проблемы, тогда надо было проситься на сдачу к коррумпированному офицеру и заливать мочу из морозильника. А потом готовить замену пробы в лаборатории после окончания чемпионата мира IAAF, перед отправкой в Лозанну.
Изредка к нам на анализ в „берегкитах“ попадали грязные пробы, там были метастерон, дростанолон, дезоксиметилтестостерон, даже метандростенолон. Это были неприкасаемые атлеты, и мы заранее знали кодовые номера их проб. Такие пробы проходили первоначальное тестирование и рапортовались в АДАМС как отрицательные. Было важно, чтобы при этом не запрашивали новые аликвоты для подтверждающего анализа, так как такие запросы можно было отследить по лабораторным записям. У опытного специалиста сразу возник бы вопрос, почему так получилось, что на подтверждение пошли пять проб, но ни одна не подтвердилась, ведь по международному стандарту для лабораторий каждый такой случай должен расследоваться. В любой момент эксперты ВАДА могли до этого додуматься, но они так и не догадались. Через три года профессор Ричард Макларен назвал наш подход „методологией исчезновения положительных результатов“ — Disappearing Positive Methodology.