Нам было по 24 года. А ещё через 24 года Сочи выберут столицей XXII Олимпийских зимних игр.
Соревновательный сезон шёл к завершению, в июле мы были на сборах в Кярику, в Эстонии, где по финскому телевидению можно было смотреть прямые трансляции из Хельсинки, с чемпионата мира IAAF по лёгкой атлетике, первого в истории! Директор лаборатории допингового контроля в Кёльне Манфред Донике тогда впервые применил свою процедуру IV и обнаружил 18 положительных проб — там были метаболиты анаболических стероидов, но руководство IAAF сделало всё, чтобы об этом никто не узнал.
В конце августа в Днепропетровске по чёрной резиновой плитке — её запах и испарения в жару невозможно терпеть — я прибежал третьим на первенстве СССР среди вузов, 10 000 метров за 29:22.2. Всё, сезон закончен.
Олимпийский 1984 год получился весьма своеобразным. Генерального секретаря ЦК КПСС Ю. В. Андропова угораздило помереть во время Олимпийских зимних игр в Сараево, и прямые трансляции соревнований были заменены бесконечными речами, похоронами и партийными пленумами. Новым генеральным секретарем стал К. У. Черненко, странный бледно-белёсый дед, астматик, который шумно дышал и неразборчиво говорил. Считалось, что жить ему осталось недолго, и в университете смело шутили, что советская наука снова меняет своё основное направление: раньше работали над созданием искусственной челюсти для Брежнева, потом — искусственной почки для Андропова, и вот пришла пора взяться за искусственный интеллект для Черненко.
В апреле у нас родился сын Василий, я работал и бегал буквально вокруг дома и университета и на сборы не ездил. Веронику с ребенком мы встретили в роддоме, где перевязанный кулёк (он мне даже каким-то большим показался) вручили отцу, то есть мне, и с ним на руках я пошёл домой. Ребёнок затих. И дома не плакал, и потом по ночам вроде бы спал, или это я спал; всё оказалось вполне терпимо, а то я настроился было на бессонные ночи, на самый ужасный сценарий. Но собаку, моего Аякса, пришлось отдать другу; теперь на месте собачьего коврика стояла детская коляска.
2.10 Бойкот Олимпийских игр в Лос-Анджелесе в 1984 году
И вдруг 8 мая, уже поздним вечером, по радио объявляют, что Политбюро ЦК КПСС приняло решение о неучастии советских спортсменов в Олимпийских летних играх в Лос-Анджелесе. Я в это время ужинал и чуть не поперхнулся. Из моего дневника: «Слушал „Голос Америки“, ибо не мог поверить. Однако — факт…» Более того, советские спортсмены горячо и хором поддержали это решение, мол, всё правильно, так и надо, Лос-Анджелес — город опасный, там наших ребят могут обидеть или отравить, в воздухе висит постоянный смог, а стадионы и залы не готовы к соревнованиям. Вслед за СССР весь социалистический лагерь, за исключением Румынии и Югославии, тоже отказался от участия в Играх.
В праздничные майские дни в Лужниках проходили соревнования на призы Открытия летнего сезона; я выиграл бег на 1500 метров с результатом 3:46.0, убежал от всех за два круга до финиша. Тем временем около стадиона ходила съемочная группа «Би-би-си», пытаясь взять у кого-нибудь интервью по поводу бойкота Олимпийских игр в Лос-Анджелесе. Переводчика у них не было, поэтому ребята указали на меня как на человека, способного связать пару фраз по-английски. Тем временем я уже пробежал и сидел в лёгкой отключке прямо на беговой дорожке, переобувался. Снял шиповки и надевал кроссовки, однако ноги после бега дрожали, и этот несложный процесс требовал некоторой концентрации, так что я и не заметил, как ко мне подошли с камерой и большим микрофоном размером с валенок. Меня спросили, что я думаю о бойкоте Олимпийских игр. Я сказал, что бойкот — это плохо, но надеюсь, что всё ещё может измениться в лучшую сторону за три месяца, оставшиеся до начала Игр. И что два бойкота Олимпийских игр подряд, в Москве четыре года назад и вот сейчас в Лос-Анджелесе, — это уже слишком, too much…
Через день или два, когда я был на работе на химическом факультете, откуда-то сверху, наверное из парткома МГУ, точно не знаю, мне позвонили. Чей-то безразличный и ровный голос спросил, кто давал мне разрешение на интервью зарубежному телевидению. Я ответил, что мне никто ничего не давал, я выиграл соревнования, сидел, переобувался, ко мне подошли и что-то спросили. Откуда я знал, что это зарубежное телевидение. Правда, говорили мы по-английски, но не буду же я убегать перед камерой и у всех на виду в одной шиповке и одной кроссовке.