Виталий Мутко, стоя перед камерами рядом с Козаком и со мной, незаметно кривился по этому поводу: Козака он не любил, но уважал. Козак в спортивные вопросы не лез и спорт не комментировал, он руководил строительством олимпийских объектов, гонял нерадивых и отстающих. А вот Александра Жукова, члена МОК, Мутко не любил и не уважал и особенно злился, когда тот опять Ему что-то нашептал, то есть когда Жуков рассказывал Путину про положение дел в спорте. Мутко понимал, что исчезни вдруг Козак — возникнут проблемы, замены ему сразу не найти, но если исчезнет Жуков, то никто этого не заметит. Особенно досаждало Мутко, что Жуков стал членом МОК по чисто формальной причине — как президент Олимпийского комитета России.
Во время чемпионата мира стояла тихая московская августовская погода, дождик собирался и пролился, когда Усейн Болт выиграл финал в беге на 100 метров. У нас работали Марсель Сожи и Нил Робинсон из Лозанны, и были две молодые сотрудницы из Пекинской лаборатории, они обучались по плану подготовки к следующему чемпионату мира, который должен был пройти в Пекине в 2015 году. Мы с Марселем смотрели финалы в Лужниках на VIP-трибунах, и доктор Долле потихоньку на меня ворчал, почему, мол, я каждый вечер сижу на стадионе, а не торчу в лаборатории. Обычно во время чемпионатов мира директора не вылезают из своих лабораторий, рассказывал мне Габриель, даже ночуют там, бедные, столько у них работы. Я ему объяснил, что таких директоров надо гнать без разговоров, раз они не могут организовать работу лаборатории. У меня всё заранее продумано и предусмотрено, даже во вторую смену никому не надо выходить. Единственное — в отделе приёмки проб приходится ждать допоздна, пока привезут пробы после завершения вечерней программы, их надо проверить и зарегистрировать, чтобы с утра отдать в работу.
Зато сам Долле хорошо у меня поработал, я отгрузил ему в АДАМС 14 положительных результатов! Мы рапортовали тестостерон, эритропоэтин, дростанолон и оралтуринабол, так что получился репрезентативный срез, отражавший происходящее, если на него не закрывать глаза. Это был абсолютный рекорд за всю историю чемпионатов мира IAAF, прежний рекорд принадлежал монреальской лаборатории, где в 2001 году на чемпионате мира IAAF в Канаде, в Эдмонтоне, профессор Кристиан Айотт набила 10 или 11 положительных результатов. И ещё я напомнил Габриелю, что весной он обещал мне 600 проб — и где они? Доктор Долле, надо отдать ему должное, пошёл навстречу и заказал дополнительный масс-спектральный анализ на изотопное соотношение, мы сделали 164 пробы, это был большой объём работы, поскольку анализ дорогой и сложный; этим он полностью компенсировал недополученные нами 600 проб.
Российская сборная добилась невиданного успеха, победив в медальном зачёте сборную США, семь золотых медалей против шести. Ямайка тоже завоевала шесть золотых медалей, выиграв весь мужской и женский спринт, исключая бег на 400 метров. Повторный анализ проб и данные о сокрытии положительных результатов у российских легкоатлетов отбросили сборную России далеко назад, на седьмое место — из 17 медалей остались лишь семь, и всего две золотые, у Александра Менькова в прыжках в длину и у Елены Исинбаевой в прыжках с шестом. Самые болезненные потери — золотые медали Татьяны Лысенко в метании молота, Елены Лашмановой в ходьбе на 20 км и участниц женской триумфальной эстафеты 4×400 метров, причём попалась героиня чемпионата — Антонина Кривошапка, отбившаяся от американской бегуньи на последней прямой.
Чемпионат мира завершился, все разъехались, и мы спокойно заменили несколько проб проблемных российских легкоатлетов, пять, шесть, максимум семь, точно уже не помню. Оставалось отправить все пробы мочи и крови в лозаннскую лабораторию при температуре минус 20 градусов по Цельсию. Благодаря помощи и энтузиазму сотрудников курьерской компании TNT, мы всё упаковали, оформили и загрузили 65 приличных ящиков с пробами: 1919 проб крови, 670 соревновательных проб мочи и ещё 151 проба мочи целевого тестирования. Рефрижераторная машина, тронувшись в понедельник утром, доставила пробы в лабораторию Лозанны в пятницу. В Лозанне обрадовались, у них всё просто: чем больше проб на хранении — тем больше денег.