Нагорных иногда звонил мне и пытался втянуть в обсуждение возможных вариантов, видимо, очень хотел, чтобы я снова стал нервничать, но для этого у него под рукой есть Наташа Желанова, он мог часами с ней обсуждать что угодно и трепать себе нервы. Я вчера сделал всё, что мог, и теперь хоть головой бейся об стенку бассейна, ничего не изменится. Так что я пью и загораю, просто отдыхаю, а то скоро в Сочи лететь, там дождь и ураганный ветер, пальмы в горшках летают вместе с туалетами, сам видел из окна лаборатории. На следующей неделе Тьерри Богосян проводит первое вадовское тестирование олимпийской лаборатории, репетицию будущей аккредитации.
Но в четверг ничего не объявили! Вечером мы собрались в баре, сидели, пили, обсуждали варианты, но что там обсуждать — или мы сохраняем аккредитацию, или нет, тогда идём в арбитражный спортивный суд, там бодаемся с ВАДА и возвращаем аккредитацию назад. Павел Колобков пытался умничать — его ввели в ExCo, Executive Committee, исполнительный комитет ВАДА, но не за заслуги, а по формальным причинам, то есть за деньги. Россия платила в ВАДА приличные взносы, около миллиона долларов в год, но в исполкоме от России никого не было, это непорядок, давайте введём Колобкова. Колобков был чемпион-фехтовальщик, выступавший за границей, но с английским языком у него были проблемы. Он объяснялся на ресторанно-гостиничном уровне, но там, где нужно быстро соображать, вести дискуссии, внимательно слушать и понимать оппонентов — и при этом формулировать свой ответ, он очевидно пробуксовывал и не тянул. Более того, чем важнее была тема или сложнее фраза, тем сильнее он начинал заикаться. Как многие блондины, в публичных местах он пил белое вино, так как от каберне или мерло у него неприлично краснело лицо. Виталий Мутко не любил Колобкова и после Игр в Лондоне хотел от него избавиться, но кто-то на уровне Медведева ему объяснил, что не вы назначили, не вам и снимать. Раздосадованный Мутко отобрал у Колобкова и передал Юрию Нагорных подготовку к Играм в Рио-де-Жанейро. Однако Павлу Колобкову на это было наплевать, он ничего дурного в голову не брал и прекрасно знал, кто такой Мутко на самом деле.
Наступила пятница, вечером у нас обратный рейс в Москву, но по-прежнему ничего не известно. Однако внезапно поднялся шум, он нарастал: якобы Дэвид Хоман, генеральный директор ВАДА, стоя с бокалом вина, невзначай сказал, что мы тут, мол, решили отозвать аккредитацию у московской лаборатории. Что тут началось, какой поднялся шум! Клод Рамони возмутился и потребовал у ВАДА официальных объяснений, почему вчера не было принято решение, 24 часа давно истекли, однако сегодня на публике было озвучено некое решение, которого у нас, как у стороны процесса, пока что нет. Мой телефон стал накаляться от звонков из Москвы, все хотели новостей и комментариев. Shit storm, по-другому не скажешь. Обе мои Насти, Дьяченко и Лось, сидевшие в Москве в лаборатории, тоже запаниковали, все телефоны там звонили без перерыва, и вот уже телевидение собралось приехать и провести съёмку. Тогда я велел закрыть двери в Антидопинговом центре, на телефонные звонки не отвечать и идти домой, сегодня пятница. И отключил свой телефон. Никита Камаев тоже ничего не знал, и мы с ним и Анной Анцелиович поехали в аэропорт. Прощай, Йоханнесбург родной, город нашей славы боевой, — в голове у меня рифмовалась какая-то старая песня, однако Никите эти слова не понравились. Во время пересадки в Дубае мы договорились телефоны не включать, и я снова спокойно заснул в самолёте. Я выжил в тот год потому, что мог спать в любое время и в любых условиях, особенно хорошо мне спалось в самолёте.
Приземлились в Домодедово — какая мрачная осенняя картина и холодная сопливая погода! Замерев от ожидания и страха, я включил телефон и сразу прочитал сообщение от Клода Рамони: наше временное отстранение, suspended suspension, отложено на время, на шесть месяцев. Мы победили, поздравляю! Я пока не понял, как это мы победили, но сразу ощутил огромное облегчение, даже астма отступила, — и я вздохнул вдруг полной грудью! Уже сев в машину, я открыл файл с решением дисциплинарного комитета и перечитал его три раза, пока до меня дошёл смысл этого хитросплетённого юридического сочинения. Свершилось чудо! Я открыл окно: надо подышать холодным воздухом и остудить голову.