Удивительно, как всё изменилось после отъезда профессора Сегуры. Положительные пробы посыпались каждый день, и за шесть оставшихся дней мы отгрузили в АДАМС девять положительных, это были настоящие нарушения антидопинговых правил. Первой жертвой стала германская биатлонистка Эви Захенбахер-Штеле, в её пробе от 17 февраля, когда она бежала масс-старт, мы обнаружили совсем небольшое количество метилгексанамина, ошибочно называемого геранью, на самом деле это синтетика. Будь эта положительная проба пятой или шестой, то я бы не стал её рапортовать как неблагоприятный результат анализа. Но Игры шли и шли, наступил одиннадцатый день, а у нас нет ни одной настоящей положительной! Тут уже не до церемоний. Имени спортсменки я не знал, но, чтобы случайно не попасть по своим олимпийцам, перед отправкой в АДАМС проверил форму допингового контроля, где были перечислены применяемые лекарства и спортивное питание. Перечень был своеобразный и мне незнакомый; стало ясно, что это иностранная спортсменка, такие препараты наши сборники не применяли.
Тогда — карантин.
Медицинская комиссия МОК тоже устала ждать от меня новостей, но вот есть первая положительная проба! И её сразу объявили на весь мир! Первые Олимпийские игры Томаса Баха, нового президента МОК, — и первая положительная проба оказалась у его соотечественницы! У наших ворот появился радостный Хайо Зеппельт со своими телекамерами, он вёл прямой репортаж, снимая, как Эви Захенбахер-Штеле идёт в лабораторию на контрольный анализ, и, кажется, получал от этого удовольствие. Кто бы мог подумать, что первая положительная проба будет у германской сборной, какой неприятный сюрприз для Баха! Хайо ненавидел Томаса Баха. Вот бедная Эви пришла на контрольный анализ пробы Б, такая маленькая и расстроенная, мне её было очень жалко, едва ли какая спортсменка в мире столько страдала от допингового контроля. Будучи лыжницей, она много раз была несправедливо отстранена за повышенные показатели гемоглобина и гематокрита в соответствии со старым и дубовым правилом No Start. Но это были её естественные показатели, она такой родилась!
В моём дневнике записано, что 17 февраля я встречался с министром Виталием Мутко и его заместителем Юрием Нагорных в кафетерии Олимпийской деревни, где они обедали. Нам в качестве официанта лично прислуживал Николай Сидорович Доморацкий, директор учебно-тренировочного центра „Новогорск“, полковник в отставке; он замечательно смотрелся в белом халате и поварском колпаке. Умопомрачительно вкусно пахло борщом и хорошей рыбкой, севрюжкой или осетринкой, но я отказался, мне не положено есть в присутствии начальства, я пришёл по делу. Мы поговорили, я их снова успокоил, что в лаборатории всё под контролем. Мутко ушёл, а мы немного посидели с Нагорных, он напомнил, что сегодня должна быть золотая медаль в бобслее, в „двойке“, Александр Зубков и Алексей Воевода лидировали, и снова попросил быть повнимательнее, как будто я постоянно что-то терял или забывал. И удалился вслед за Мутко, а я за ними быстро доел виноград и мягкий бутербродик с севрюжкой. Однако Николай Сидорович это заметил — и принёс мне горячий фасолевый суп и кусочек жареной рыбки. Супы и борщи я очень люблю, могу их есть три раза в день, даже на десерт.
В моём дневнике так и было записано на страничке за 17 февраля: „И меня — второй раз за три часа — накормили обедом! Сибас филе и суп фасолевый с бараниной. Доел виноград за Мутко“. Когда скан этой страницы был напечатан в The New York Times, кто только потом не потешался над этими строчками. Хотя дневники у меня все такие — что и где я поел или что мы купили и приготовили; местами это чисто физиологическая проза.
А день продолжался, и было написано: „Заехал в Весёлое, купил „Баунти“ и лекарство для Тьерри Богосяна — он вдрызг простудился“. Снова смех и шутки: какой неугомонный чудак, что он там творил во время Игр — два раза пообедал, доел остатки винограда за Мутко и ещё за шоколадкой „Баунти“ поехал к морю! Но они не знали, что это я так запасался на всю нашу ночную команду. Нам предстояла замена проб, и я купил шоколадки „Баунти“, чтобы пить с ними кофе ночью в ожидании, когда Женя Блохин вернётся с открытыми флаконами. Надо было преодолеть сонливость, ибо наступал момент, когда требуется внимательность и ясность в голове. Время уже пятый час ночи, не дай Бог перепутать номера флаконов Б, мочу или крышки!