Во вторник почти всё было подделано и подчищено; я чувствовал себя опустошённым и весь день ничем не занимался. Для меня это характерно — накануне важных соревнований я всегда чувствовал себя в каком-то разобранном состоянии и даже в тоске, но именно так мой организм концентрировал энергию перед стартом. Если за день до старта энергия бьёт через край и бежится легко, то завтра хорошо пробежать не получится. Как раз завтра начнётся битва; знать бы, что подготовил Рабин, какой у него дебют — и какую защиту мне играть. Оливье позвонил из Монреаля — они втроём заходят в самолёт и завтра в восемь утра будут у нас. Голос вроде нормальный.
Действительно, утром 17 декабря 2014 года Оливье Рабин, его заместитель Осквель Барросо и непременная и незаменимая Виктория Иванова уже были у нас. Следом приехала машина с огромным количеством пластиковых ящиков для упаковывания проб мочи, привезли специальный клей и ленту для опечатывания. Вадовцы объявили, что все пробы на территории Антидопингового центра считаются арестованными, выбрасывать ничего нельзя. Оливье затребовал документацию о хранении и уничтожении проб за текущий год и пришёл просто в ярость, когда узнал, что в субботу 1417 проб были уничтожены! Но я показал ему его же письмо, где было сказано, что пробы должны храниться с 10 сентября, вот они у нас и хранятся за последние три месяца, почти четыре тысячи. Глядя мне в глаза, точнее, в мой один-единственный глаз, Оливье Рабин спросил, неужели я не понимаю, что письмо подразумевало хранение всех проб, и я ответил, что да, прекрасно понимаю. Но у меня не было выбора, и я поступил так, как считал нужным. Потом он спросил про семь проб профессиональных боксёров, но эти пробы забрало РУСАДА, вот письмо и акт о передаче.
На следующий день с утра мы с Оливье перечитали его замысловатое письмо от 10 декабря, действительно содержавшее взаимоисключающие требования. Рабин заахал и запричитал, ну почему я уничтожил пробы в субботу, ведь я же знал, что приезжают эксперты из ВАДА. Я прямо ответил Рабину, что за последние три года невероятно устал от приездов вадовских деятелей — ничего, кроме нервотрёпки, ваши приезды не приносили, поэтому я заранее сузил вам ареал охоты, чтобы обезопаситься от всего, в чём вы меня заподозрили и чего я пока не знаю. Это мой инстинктивный способ защиты, иногда он может превалировать. Далее, Антидопинговый центр расположен в Центральном административном округе, въезд мусорных грузовиков в рабочие дни здесь ограничен, поэтому машина была заранее заказана на субботу, задолго до вашего письма. Дальше наступают праздники, у нас празднуют оба Рождества и оба Новых года, каникулы без конца, так что откладывать на месяц вывоз проб на свалку я не мог.
Однако Оливье никак не мог смириться с уничтожением 1417 проб и был готов на любом транспорте и за любые деньги ехать на мусорный полигон и лично искать там эти пробы. Я объяснил ему, что это опасное для жизни место, туда никого не пускают и что эти пробы давно погребены под тоннами другого мусора и несколько раз утрамбованы бульдозером. Оливье мрачно записывал наши разговоры, он вёл хронологию происходящего.
Тем временем Осквель, Виктория и мои сотрудники безостановочно упаковывали пробы — и все перемазались в клее. Составили опись, в итоге за два дня уложили 26 тяжёлых ящиков, каждый ящик вмещал 224 флакона, то есть 112 проб, итого было упаковано 2912 проб, парные флаконы А и Б. Продолжая подозревать лозаннскую лабораторию в сговоре со мной, Оливье Рабин договорился об отправке проб в Кёльн, но когда в Кёльне узнали, сколько прибудет проб, то отказались, у них нет места хранить столько ящиков. Пришлось снова направить пробы в Лозанну. И ещё семь запечатанных ящиков с арестованными пробами остались в Москве, пока полежат у нас. Вроде всё, закончили… Редкий случай, когда я с нетерпением ждал Наталью Желанову — она забрала доктора Рабина на ужин с Юрием Нагорных. Но Осквель и Виктория работали допоздна.
После отъезда экспертов ВАДА мы всю неделю занимались оформлением документов для отправки груза. В Москве у TNT не было свободной рефрижераторной машины для погрузки всех ящиков, и только 26 декабря прибыла литовская машина с белорусским шофёром, мы погрузили всю мочу, опечатали, я сделал фотографии и отправил их Оливье Рабину и Марселю Сожи.