Доклад закончился. Меня предложили уволить, отбор проб и анализы в России полностью приостановить, российскую атлетику отстранить от участия в международных соревнованиях. Да шли бы вы куда подальше с такими предложениями, я буду защищать Антидопинговый центр, прежде всего его персонал. Что будет с моими сотрудниками, если мы перестанем анализировать пробы и останемся без зарплаты? Нападки на Антидопинговый центр были серьёзными, но отбиваемыми в суде, и я написал письмо в Женеву Клоду Рамони, моему адвокату, попросил начать подготовку: у нас есть двадцать дней на подачу апелляции в арбитражный суд в Лозанне. Завтра утром созвонимся. Всё, уже полночь, пора ехать домой, надо обязательно поспать.
15.10 Отставка с поста директора Антидопингового центра. — Угрозы и отъезд
На следующий день с утра пришло письмо из ВАДА за подписью сэра Крейга Риди, сообщавшее, что работа Антидопингового центра в Москве остановлена — а я должен быть уволен. Представляю, как этот дед шевелил обвисшими губами, проверяя текст письма. И нас сразу отключили от программы АДАМС. Тоска.
Я пошёл к Нагорных, надо что-то решать и как-то реагировать. У него сидели Хабриев и Желанова — и молчали. Мы не стали ничего обсуждать и пошли в приёмную министра, Мутко как раз переехал в центральную часть дворца, ремонт которой продолжался лет десять. Там тоже сидели, ждали больше часа, когда нас позовут к министру. И чем он там занимается?
Зашли. У Мутко горели глаза — он только что закончил эмоциональное обсуждение то ли гонок „Формулы-1“ в Сочи, то ли своего футбола, наши проблемы у него были на втором плане. Мутко спросил, что я теперь буду делать, я ответил, что надо подавать в арбитражный суд, защищать Антидопинговый центр и нашу аккредитацию. Я уже поговорил с Клодом Рамони, нашим адвокатом, он готов и ждёт команды. После отстранения от работы у нас есть двадцать дней на подачу апелляции, мы подготовимся и подадим опровержение в арбитражный суд, ВАДА едва ли устоит против наших аргументов. Но Мутко переменился в лице, сморщился, перешёл с режима цветной трансляции на чёрно-белую и сказал, что я не прав, что так вот сразу, не разобравшись, действовать нельзя, что я думаю только о себе и своей лаборатории, однако пока что всем нам было бы лучше занять выжидательную позицию. И спросил, могу ли я подать в отставку. Стало ясно, что в его всем нам я больше не вхожу.
Я посмотрел на Нагорных и переспросил:
— Что, прямо сейчас идти писать заявление?
— Ну да, давай, — ответил Мутко.
— А кто станет директором? — Я очень боялся, что Желанова могла просчитать события на несколько ходов вперёд и согласовать своего кандидата.
— Ну, ведь там, в лаборатории, кто-нибудь останется, давай решай сам, — ответил Мутко.
— Есть хороший и опытный специалист — Марина Дикунец.
— Вот и хорошо, давай пока назначим её, — согласился Мутко.
— Понял, тогда я пошёл. — И я сразу вышел на свежий воздух.
День был сырой и холодный, но я с удовольствием постоял пару минут и подышал, затем пошёл в отдел кадров и оформил свою отставку. Это было официальное расторжение моего контракта с министерством спорта по взаимному согласию и без претензий с обеих сторон. И сразу договорился, что исполняющим обязанности директора будет назначена Марина Дикунец: с министром, мол, согласовано — пускать на самотёк такие вещи нельзя, а то сверху назначат балбеса из своих сынков или дружков. Тут же вернулся в Антидопинговый центр и сказал Марине, что теперь она директор: скорее собирайся, идём оформляться. Марина впала просто в ступор, мне пришлось буквально тащить и толкать её в министерство, она всю дорогу причитала, зачем это надо и что такое я в очередной раз придумал.