Пришли в отдел кадров — там времени не теряли, подготовили контракт и приказ о назначении М. А. Дикунец исполняющей обязанности директора ФГУП „Антидопинговый центр“, оба документа были согласованы и завизированы. Мы подписали первыми, затем отнесли на подпись к Мутко и вернулись с Мариной в Антидопинговый центр. Все уже знали, что я больше не директор: кто-то тихо плакал, кто-то потихоньку выпивал в углу, и атмосфера висела похоронная, будто в доме покойник. Этим покойником был я. Прощайте! Я поставил в центре своего кабинета большую коробку и стал складывать в неё мои любимые книги, которые обязательно привозил из каждой зарубежной поездки. И увёз всё домой, тяжесть получилась неподъёмная, однако я вдруг почувствовал невероятное облегчение.
На следующий день охрану по периметру министерства спорта усилили, особенно со стороны Елизаветинского переулка, где с самого утра стояли толпы корреспондентов и снимали наше здание и ворота. Желанова хотела сделать какой-то телевизионный репортаж из лаборатории, но я запретил пускать внутрь посторонних, пусть снимают в Музее спорта. Напряжение нарастало, и мне рекомендовали несколько дней ездить на работу и обратно с охраной; пояснили, что ни в коем случае нельзя одному находиться вне дома или в машине, лучше переждать, пока всё перемелется и утихнет. Я поехал домой с охранником, с Сашей Лихорадом; он сразу сказал, что нам надо будет каждый раз ездить другой дорогой. Так что Саша теперь спал у меня ночью вместе с моей собакой, Врангелем, или, лёжа на диване, смотрел телевизор, изредка выходя на балкон покурить.
Охрана очень важна; когда я стал директором, то первое, что сделал, — это сменил охрану. Охранники у меня работали годами и стали членами нашего коллектива. Они мне по секрету сказали, что от Мутко поступила команда следить за мной и не давать мне ничего выносить из Антидопингового центра. Спасибо, друзья… Я сделал полную копию своего компьютера, включая сочинские файлы, вынул диск и оставил компьютер-пустышку, пирог ни с чем, как говорила моя матушка.
Пятница, 13-е число, ноябрь 2015 года. Бестолковый визит к Нагорных, мы пришли с Мариной Дикунец, ставшей новым директором. Юрий Дмитриевич искренне хотел нас ободрить, но во мне всё отмерло, и его слова не находили отклика. Вечером рванула ещё одна бомба — IAAF отстранила ВФЛА на шесть месяцев. В 2016 году отстранение продолжилось, и в Олимпийских играх участвовала одна Дарья Клишина — вот уж кого точно нельзя было допускать, в 2014 году фээсбэшники вскрывали её пробу Б для замены грязной мочи.
Мой телефон оказался совершенно бесполезным: стоило его включить, как сразу начинали сыпаться звонки корреспондентов из России и всяких разных стран. Все мои близкие знали телефон Вероники, и от неё я узнавал, кто звонил и какие новости. В пятницу вечером я поехал в свой любимый фитнес-центр World Class на „Кунцевской“, там тренировался, потом сидел в сауне и плавал в открытом бассейне до полуночи. Вернувшись домой, я узнал, что все почему-то разволновались: не случилось ли со мной чего и почему отключён телефон? А разве со мной что-то должно было случиться? Меня это насторожило, а тут ещё Хайо Зеппельт прорвался ко мне по скайпу и сказал, что я в опасности и что меня могут толкнуть на остановке под автобус или на станции метро сбросить с платформы под поезд. Правда, за последние десять лет я ездил в метро лишь пару раз, когда дороги заваливало снегом, и ни разу не садился в автобус.
Затем позвонил один важный человек, который никогда не звонил просто так. Он сказал, что ситуация накаляется и в любой момент может разрешиться, причём в нехорошую сторону. Пойми, продолжал он, что ты сейчас никому не нужен и при этом очень опасен как для России, так и для ВАДА. То, что ты делал и чему был свидетелем, — этого никто и никогда не должен узнать, всё должно быть стёрто и забыто. Но ты всё знаешь и помнишь. Поэтому тебя могут утопить в бассейне или умертвить в тренажёрном зале, то есть у тебя вдруг станет плохо с сердцем. Ах да, кстати, ты же у нас суицидник, это только облегчает задачу — к тебе зайдут, перережут вены, подождут минут двадцать, а потом позвонят в скорую, скажут, что ты совершил попытку самоубийства, станут кричать скорее приезжайте, мы тут изо всех сил стараемся его спасти! Но не спасли, ах-ах-ах… Но вы же его знали, он так сильно переживал, его нельзя было оставлять одного в эти дни.
Во мне вдруг сразу всё переменилось, накатил тихий ужас, перешедший в неотвязное и тревожное беспокойство: надо срочно что-то делать! Чувство опасности включило какие-то быстродействующие механизмы, всё внутри похолодело, и картина мира упростилась, стала чужой и беспросветной — и я инстинктивно, ведомый животным страхом, стал готовиться к бегству. Я быстро завёл новую электронную почту и новый аккаунт в скайпе, связался с Брайаном Фогелем, рассказал, что мне не по себе и у меня возникли проблемы, и спросил, не может ли он приютить меня на пару месяцев. Брайан начал было объяснять, что у них сейчас все готовятся к праздникам, к Дню благодарения, и попросил отложить приезд на пару недель. Я сказал, что будет поздно, — Брайан сразу всё понял и сбросил мне билет до Лос-Анджелеса на вторник, 17 ноября.