Другой раз я встретил Виктора Алексеевича Рогозкина на конференции в Минске в 2008 году, ему было 80 лет! Я снова представился, уже как директор, он заулыбался и сказал, что читал мои статьи и что рад знакомству (про кёльнскую встречу он, конечно, не помнил). Но и я, и он с супругой приехали буквально на день, прочитать лекцию — и обратно. Никакого шанса спокойно сесть и поговорить у нас не было, у обоих всё было расписано по часам. Да и супруга Виктора Алексеевича доблестно охраняла его от лишних встреч и нагрузок.
Замечательно, что профессор Рогозкин жив и здоров, ему уже далеко за девяносто. Очень хочу, чтобы он прочитал мою книгу. Он принадлежит к тому небольшому числу людей, чьё мнение, впечатление и отзывы мне очень дороги.
Конец «Большой красной машины», 1986–1988
5.1 Увеличение количества проб. — Анаболики под видом комплектующих для оборудования
Что-то изменилось после Игр доброй воли 1986 года. Количество проб в нашей лаборатории значительно увеличилось. Большинство из них шло по линии Госкомспорта, там была группа отборщиков во главе с Анатолием Михайловичем Ящуком. Они привозили пробы со всего Советского Союза. Соответственно, Семёнов отправлял результаты анализов в Госкомспорт, при этом положительные пробы в лёгкой и тяжёлой атлетике обычно утаивались. Потом ещё были наши пробы, левые, или полуподпольные, нам их привозили тренеры или мы сами отбирали мочу у легкоатлетов и штангистов. Это был участок работы, лично руководимый Семёновым в контакте с Григорием Воробьёвым и их друзьями из тяжёлой атлетики — Юрием Анатольевичем Сандаловым и Николаем Николаевичем Пархоменко. Для сбора своих проб мы отдирали с банок остатки липкой ленты с кодовыми номерами и отмывали их от госкомспортовской мочи. Необходимые для упаковки проб пластиковые пакетики и клейкие ленты с номерами в избытке оставались у Семёнова ещё со времен Московской Олимпиады 1980 года. Поэтому внешне наши «левые» пробы не отличались от госкомспортовских, и только мы знали, что серии номеров на липучках были другие. Часто привозили пробы в банках под номерами 1, 2, 3 и так далее, а ещё бывало, что спортсмены приходили сами и сдавали пробы в нашем туалете. Однако Виталий просил меня следить за процессом мочеиспускания, чтобы вместо мочи нам не налили воды с фурацилином или яблочный сок. С помощью «левых» проб отслеживалось выведение анаболических стероидов у ведущих спортсменов. Наши пробы анализировались в первую очередь, результаты мы писали на бумажке и приносили Семёнову в кабинет. Иногда он эти бумажки прятал и не мог найти, так что я всегда оставлял себе копии.
Западные анаболические стероиды были распространены в лёгкой и тяжёлой атлетике, но откуда они брались в таком количестве, ведь в СССР «граница на замке»? Где их брали Виталий Семёнов и Григорий Воробьёв, чтобы чуть ли не круглогодично держать сборные команды на схемах периодического приёма анаболиков? Из общения со спортсменами и тренерами и по собственному опыту я знал, что постоянного и глубокого источника западных анаболиков в Москве и тем более где-то ещё на территории СССР не существовало.
Ответ нашёлся самым неожиданным образом.
Однажды мне надо было сбросить данные анализов на новые 3.5-дюймовые дискеты, пришедшие на смену старым, размером 5.25 дюйма. Старых дискет оставалось много, но новая система обработки данных, называвшаяся ChemStation, имела дисковод только для новых дискет, поэтому время от времени я просил одну дискету для себя и одну для Уральца. Виктор Павлович Уралец был интеллигентным учёным и не любил ничего просить у Виталия Семёнова, так что я просил за нас обоих. Новых дискет было немного, Семёнов отсчитывал каждую и тяжело вздыхал, когда приходилось открывать новую пачку. Однако на складе, куда только он один мог зайти, новые дискеты найти не удалось, хотя они точно должны были оставаться. Я было попросился сам поискать, но Семёнов отказал и озадачился вопросом, сколько всего дискет мы должны были получить с новыми приборами. Он принёс большую коробку с упаковочными листами, актами приёма-передачи, инвойсами и спецификациями к новым приборам, включая комплектующие и запасные части, и попросил меня найти перечень с указанием, сколько дискет пришло с приборами.
Мне было очень интересно покопаться в этих бумагах и узнать, сколько нами было получено шприцев, колонок, электронных умножителей и газовых фильтров. Постепенно я добрался до большого прибора фирмы Finnigan, который постоянно ломался и требовал закупки дорогостоящих материалов и запчастей. И тут я чуть не упал со стула: у меня в руках оказалась распечатка документа о поставке анаболических стероидов под видом чего-то необходимого для настройки или эксплуатации прибора. Проформа инвойса на немецком языке включала поставку больших количеств анаболических стероидов, это были самые ходовые Винстрол (станозолол), метандростенолон производства фирмы Bayer, считавшийся самым чистым, затем шли Примоболан (метенолон) и Анавар (оксандролон). Анаболик каждого наименования поставлялся в количестве 200 или 300 упаковок, только таблетки, на общую сумму в 50 тысяч западногерманских марок, в пересчёте на доллары США тогда это было 30 тысяч. Боже мой, как всё смело и изящно, именно здесь и крылся тот неведомый источник анаболических стероидов, который мне случайно удалось найти, копаясь в бумагах антидопинговой лаборатории ВНИИФК.