В отличие от современных флаконов «берегкит», где кодовые номера заранее нанесены на каждом флаконе и каждой крышке, в то время номер имелся только на клейкой ленте. В идеальном случае, если лента была свежая и клейкая, немного мягкая на ощупь, она после нагревания феном плотно прилипала как к крышке, так и к стеклу баночки. При открывании, когда надо было повернуть крышку, лента сразу трескалась. Отклеить её от крышки или от стеклянной поверхности было невозможно, даже подцепить не удавалось, она трескалась и отклеивалась мелкими кусочками, которые липли к пальцам. Это считалось надёжной защитой пробы от вскрытия, подмены и манипуляций.
Однако кодовая номерная лента, которую Семёнов доставал из своих запасов и пускал в дело при отборе наших дополнительных или договорных проб, хранилась уже несколько лет. Клеевой слой постарел и полимеризовался, так что ленту можно было аккуратно подцепить и отклеить от стеклянной поверхности, чтобы оставить её висящей только на крышке, тогда крышку можно было повернуть и открыть банку, чтобы теоретически залить другую мочу. Затем закрыть крышку и снова приклеить ленту к стеклянным стенкам банки, след в след аккуратно на то же самое место. Теоретически — я специально выделил это слово курсивом, потому что не знаю, кому и зачем это могло быть нужно в то время, когда существовало много других сценариев разобраться с неугодными спортсменами или тренерами.
Но это было только полбеды. Про это знали только те, кто мог заранее потренироваться с липкой лентой. Беда была в том, что лента могла слезть вместе с полиэтиленовой плёнкой, когда её снимали перед вскрытием пробы Б! То есть лента приклеивалась к полиэтиленовой плёнке сильнее, чем к стеклянному боку баночки! Это происходило, если полиэтилен сильно нагревался при обдуве горячим воздухом, тогда он плавился и слипался со старой лентой. Со свежей лентой такого не происходило, она клеилась намертво.
При слипании ленты с полиэтиленом открывание становилось совсем простым, можно было не опасаться, что лента треснет или будет приклеиваться к пальцам. К ней даже не надо было прикасаться. Если поковырять полиэтилен снизу, где были замяты и оплавлены его излишки после надевания пакетика сверху, со стороны крышки, а потом проделать небольшую дырочку и растянуть её, то этот пакетик можно было стянуть вместе с клейкой лентой, как чулок! И потом так же обратно натянуть на баночку и тем же феном (он у нас был свой) прогреть и залепить нижнюю прореху. И никто не заметит, что ленту снимали с флакона!
Вот именно таких разоблачений и дискуссий, мне кажется, опасался Виталий Семёнов, нервничая и превращая вскрытие пробы Б в нашу корпоративную тайну. Пробы Б всегда подтверждались, и только один раз за девять лет моей работы с Семёновым проба Б не подтвердилась. Это было в пулевой стрельбе, в пробе А был обнаружен пропранол в запредельных концентрациях, однако проба Б оказалась чистой.
Мы все тогда очень удивились, и только.
5.3 Первый чемпионат мира в закрытых помещениях. — Симпозиум во Флоренции
Новый, 1987 год оказался сложным и интересным. Зимой в США, в Индианаполисе, состоялся первый в истории чемпионат мира IAAF по лёгкой атлетике в закрытых помещениях. Так федерация отметила своё 75-летие. Сборная команда СССР проходила выездной контроль, наши методики работали замечательно, и те бестолковые или упрямые бегуны и прыгуны, не верившие, что инъекции станозолола определяются в течение трёх месяцев, остались дома. В советское время никакой скидки на былые заслуги не делали, всё было строго: раз твоя проба «светится», то сиди дома и не отсвечивай за границей. Дома осталась Надежда Олизаренко, олимпийская чемпионка 1980 года в беге на 800 метров: вместо Индианаполиса она пробежала в манеже ЦСКА 600 метров с высшим мировым достижением — 1:24.68, как тогда говорили, «отстрелялась на фармакологии»: действительно, «заряд» оказался неслабый: её результат оставался непревзойдённым семнадцать лет.