Объяснить всё это самому Василию Викторовичу Громыко никто не решился, однако он узнал, что прибор с баллонами везти из Москвы нельзя и что лучше арендовать хромасс в Канаде у местного дилера фирмы Hewlett-Packard. И назначил Виктора Уральца и Владимира Сизого исполнителями, не спрашивая Семёнова. Они получили экипировку олимпийской сборной, собрали необходимые для работы материалы и минимум реактивов, и улетели на целый месяц в Канаду на Олимпийские игры. Они жили в сорока километрах от Калгари, в Кенморе, где проводились лыжные гонки и биатлон; советская делегация размещалась в домиках, в одном из которых была оборудована кухонная лаборатория. Я спросил Семёнова, сколько проб планируется исследовать и как они собираются на одном приборе делать разные линии анализа. Он сморщил страдальческое лицо, обозвал всех деятелей Госкомспорта идиотами и попросил меня таких вопросов больше не задавать. «Ты сам уже понимать должен», — грустно добавил он. И улетел в Калгари на Игры как член медицинской комиссии МОК.
Видимо, от канадского дилера пошли утечки, что «у русских в горах есть секретная лаборатория». И всё это оставалось на уровне слухов, пока в Калгари не обнаружился Виктор Уралец. Члены советской делегации, жившие на лыжной базе в Кенморе, в свободное время ездили в Калгари по магазинам и брали с собой Уральца в качестве переводчика. Кто-то из медицинской комиссии МОК его узнал; об этом доложили профессору Донике. Манфред, ссылаясь на Этический кодекс лаборатории, насел на Виталия Семёнова с вопросом, что это Уралец делает в Калгари? Не знаю, как Семёнов оправдывался и какую версию придумал, но этот прокол дорого стоил Уральцу: Семёнов несколько лет не отпускал его в кёльнскую лабораторию, чтобы Донике не узнал от него правду про нашу тайную лабораторию в Калгари.
Так что в 1988 году на симпозиум в Кёльн поехали мы с Владимиром Сизым, в Калгари он не засветился, и мы хорошо позанимались, слушали лекции, а вечером пили местное водянистое пиво, называемое кёльш. Донике был каким-то озабоченным, но со мной поговорил, про Калгари не спрашивал, а захотел узнать, как мы определяем мезокарб (Сиднокарб). Я ответил, что это распространённый стимулятор, но по второй процедуре, разработанной самим Донике, он не определяется. Донике спросил почему, я сказал, что MSTFA — его любимый реагент — разрушает молекулу мезокарба, просто рвёт её на куски. Тогда он попросил срочно прислать ему наши данные, как мы его анализируем: гидролиз, экстракцию, очистку, получение производных, хроматограммы и спектры. Потом устало закрыл глаза, а глаза у Донике были большие, живые и тёплые, он своими глазами смотрел на меня будто из глубины; вдохнув, он пояснил: из-за вашей непонятной перестройки в Германию из России потоком хлынули тестостерон, метандростенолон и Сиднокарб.
По возвращении в Москву Семёнов меня расспрашивал, что да как было в Кёльне, кто про что говорил; при этом если дело касалось Донике, то требовал мельчайших подробностей. Конечно, я передал его просьбу прислать наши данные по определению мезокарба. Семёнов нахмурился, но разрешил послать по факсу в Кёльн наши процедуры и распечатки, и безотлагательно. Охлаждение отношений между Семёновым и Уральцем продолжалось, иногда Семёнов вызывал меня — казалось, просто поговорить; наверное, так он раньше с Уральцем откровенничал, хотя это неверное слово, Семёнов был очень закрытым человеком. Обычно это были разговоры ни о чём, толчение воды в ступе, перемалывание новостей и обсуждение ряда персонажей, от которых годами не было покоя.
5.10 Отпуск. — Секретная лаборатория для Олимпийских игр в Сеуле
Как-то раз уже летом я сидел в кабинете у Семёнова, мы снова что-то обсуждали, и я его спросил: почему перед Калгари мы выпустили двух лыжников на допинговой схеме? Допустим, тестостерон у парня — это ещё не беда, через три дня всё пройдет, пусть едет, но вот девка была со станозололом, почему её не отцепили от поездки на Олимпиаду? Семёнов повертел головой, запыхтел и заворчал, зачем мне это надо знать и почему я помню всё подряд, как кэгэбэшник… Но я сидел и ждал; Семёнов вздохнул и пробурчал: «Твои оба, чтоб ты знал, — и парень, и девка — Олимпийские игры выиграли, так что прекращай свои вопросы». Тогда я, резко сменив тему, попросил дать мне отпуск: полностью и по закону на все двадцать четыре дня. Веронике, жене моей, на работе выпала хорошая путёвка на семью с ребёнком в дом отдыха на Чёрном море, сыну четыре года, а я за последние три с ними ни разу по-человечески в отпуске не был. Семёнов посмотрел на меня как на предателя, вздохнул — и согласился.