Про сгоревшие танки писать было не принято.
После войны в Москве всё было разбомблено и сожжено, так что возвращаться из эвакуации отцу было некуда. Но Анастасия Ивановна Страхова, отцова тётка, не хотела, чтобы племянник оставался в казачьей станице, и забрала его в Москву, чтобы он окончил школу и поступил в институт. Тётя Настя жила на Таганке, на Воронцовской улице; институт — МЭИ, Московский энергетический — был недалеко. Так мой отец стал металлургом, инженером, специалистом по измерению температуры чугуна внутри доменных печей. Он постоянно ездил в командировки, в основном в Череповец, Липецк и Запорожье, что-то там внедрял и потом оформлял авторские свидетельства.
В школе я был отличником и все домашние задания делал прямо во время уроков, за 5–10 минут. Затем моя тетрадь шла по рукам, одноклассники торопились списать и возвращали её мне только на следующее утро. Учителя удивлялись, почему мои тетради такие потрёпанные. В то время не было компьютерных игр и смартфонов, по телевизору шли всего три, затем четыре чёрно-белые программы; отец мой смотрел только футбол и хоккей, а мы всё время проводили на улице.
Игры были разнообразные: отмерной козёл, слон, конный бой, лапта и футбол — и требовали ловкости, выносливости и силы. И ещё мы часто играли с девчонками в салки и прятки, в вышибалы и классики; в классики, абсолютно девчачью игру, я очень хорошо играл что на правой, что на левой ноге. Играть начинали весной, как только во дворе просыхал асфальт, и прыгали по расчерченным мелом квадратикам до самой темноты. А что ещё было делать у железнодорожной станции Рабочий Посёлок, где мы тогда жили: весной там повсюду грязь и воды по колено, и со двора податься некуда.
Ах, мир огромен в сумерках весной! Приходит месяц май — звонкие детские голоса, долгие вечера и высокое небо! Скоро откроется летний кинотеатр «Ландыш» и наступят каникулы. Холодным утром по дороге в школу мы трясли небольшие берёзки — и в траву сыпались майские жуки! Мы их сажали в спичечные коробки́ и бежали на уроки. Отогревшись, жуки настырно скреблись в коробкáх — и мы незаметно выпускали их в классе во время занятий. При взлёте они тяжело гудели, летели к окну, ударялись о стекло и падали на подоконник. Смех ребят и визг девчонок, одно и то же каждый день, но почему-то всякий раз полёт жука случался неожиданно и будто по-новому.
Всего этого майского трепета и ликования детских лет больше нет! Куда пропали майские жуки, где бабочки, мелькавшие на солнечном свету в холодный и ветреный день, — лимонницы и шоколадницы, а иногда вдруг павлиний глаз! А какие огромные шмели гудели у самой земли в поисках норок и щелей! И ласточки летом больше не летают — их было очень много, они лепили гнёзда под карнизами и балконами.
Яркие, пронзительные воспоминания детства! Они остались у меня в памяти словно контрастная картинка — как будто я выхожу из тёмного зала кинотеатра «Ландыш» на улицу и солнечный свет резко слепит глаза, просто поражает — а потом невероятно радует.
У нас была дача: свои шесть соток, деревянный летний домик и сарай. Летом у всех вокруг всё цвело и росло. Постоянно надо было что-то делать: то пилить, то копать, то идти за водой к колодцу или за навозом в поле. Земля не грязь — это я знал с детства. За лесом, у заброшенной железной дороги, был песчаный карьер, куда мы гоняли на велосипедах купаться. Загорать у воды или рвать малину (казалось, только руку протяни) было невозможно: разнокалиберные оводы и слепни вились тучей и больно впивались в тело даже сквозь рубашку. Так что мы быстро вылезали из воды, босыми и мокрыми прыгали на велосипеды — и скорее обратно.
У нас был деревянный «финский» домик без печки, но я его очень любил и ездил на дачу даже глубокой осенью, когда рано темнело и быстро подмораживало, — и, чтобы лечь спать, надо было настроиться и решительно залезть под холодное одеяло: это было всё равно что прыгнуть в ледяную воду. Отец сидел далеко за полночь, курил, пил крепкий чай, вздыхал и скрипел зубами — он слушал западные голоса: радио «Свобода», «Голос Америки», «Лондон-Лондон Би-би-си». Слышимость была замечательная — по сравнению с Москвой, где глушили весь коротковолновый диапазон.
Зимой мы бегали на лыжах в Ромашково и там в лесу катались с гор, обожали прыгать с трамплина. Лыжи иногда ломались. И ещё в школе играли в футбол — круглогодично, это была просто обязаловка: половина класса была спартаковцев, другая половина — армейцев. Осенью играли в лесу на поляне часа по два, пока не темнело так, что мяч, улетевший в кусты, терялся; мы искали его в кромешной тьме, пока кто-нибудь на него не наступал. Зимой сразу после уроков мы играли в хоккейных коробках во дворах. Я вёл статистику по месяцам: результаты игр и забитые голы — и так весь учебный год.