Первые десять дней проб не было. Нам, обитателям судна «Михаил Шолохов», устроили невероятный приём в гостинице «Лотте» в Сеуле, такой еды, особенно морепродуктов, я в своей жизни не видел и не пробовал. Нас накормили и повезли на открытие Олимпийских игр; шёл дождик, но зрелище было незабываемое. Последующие дни нас приглашали в корейские рестораны: такой еды в СССР никто в глаза не видел и даже представить себе не мог! Корейцы с интересом за нами наблюдали и были поражены, когда уже через пять минут я мог есть палочками. Но пальцы у меня были ловкие, ведь не зря же я много лет учился играть на пианино! И острую пищу я ел не кривясь и не кашляя — дома отец мой перчил всё подряд до умопомрачения.
Понемногу стали привозить пробы тяжелоатлетов, две были с небольшим тестостероном, но потом вдруг вылез огромный метандростенолон! Кто это такой сумасшедший и бесстрашный, кто принимает метан во время Игр и как его выпустили за границу, ведь сборные команды проходили контроль сначала в Москве у Владимира Сизого, потом во Владивостоке у Виктора Уральца? Оказалось, это нас так проверяли, кто-то из врачей принял пару таблеток, затем слился в банку, концентрация оказалась бешеная, мой прибор замигал и распищался — и чуть было не отключился! И так чувствительность в Сеуле была не очень хорошая, поэтому я пожаловался куда надо и больше таких проб нам не привозили.
Приближались соревнования по лёгкой атлетике, и 21 сентября Сергей Португалов привез восемь проб: их надо срочно проанализировать. А прибор не работает. Юра Долотин возился с ним две ночи, нашёл неисправности, и прибор включился! Но если горят зелёные огоньки, это ещё не значит, что вернулась прежняя чувствительность. Я поставил новую колонку — и вот они появились, торчат небольшие пики метаболитов станозолола. Если мы видим мелкую Стромбу, то можно работать. Я записал 23 сентября в дневнике: «Нашёл Стромбу у Седых. А Наталья вырубила Ли: T/E ~ 8… Вся картина анализов стала проясняться. Вроде провернулось колесо судьбы…» Действительно, в те дни была сплошная нервотрёпка: а вдруг наш прибор сломался и мы не сможем делать анализы?!
Португалову наши результаты не понравились, и он снова привёз пробы мочи, но уже под номерами, один-два-три — и без фамилий. И снова я пишу в дневнике: «…пробы (закодированные) мы легко раскусили (две шальные, T/E < 2, а одна — Ли, девятка)». Но как мог оказаться в сборной СССР по лёгкой атлетике кореец Ли с инъекциями тестостерона? Корейца, конечно, не было, но Ли был — так мы на корейский манер шифровали фамилию Сергея Литвинова, ставшего в Сеуле олимпийским чемпионом в метании молота.
Во время Игр корейская лаборатория нашла станозолол у Бена Джонсона; ямайский канадец вернул золотую медаль, его мировой рекорд был аннулирован. Скандал был невероятный, и замять его не удалось, хотя канадская делегация старалась. В тяжёлой атлетике вся болгарская команда снялась с соревнований из-за положительных проб на диуретики, они применяли фуросемид для сгонки веса.
Олимпийские игры в Сеуле были замечательные. Сколько прошло времени, но две битвы я помню как вчера. Это победа советской сборной в эстафете 4×400 метров с мировым рекордом, не побитым до сих пор. Ольга Брызгина, до этого выигравшая золото в беге на 400 метров, на последнем этапе удержала лидерство в исторической битве с Флоренс Гриффит-Джойнер; у Фло-Джо уже были три золотые медали, а бег на 200 метров она выиграла с невероятным мировым рекордом — 21.34, причём в финишных клетках не упиралась, просто добегала. Вторая битва — это финальный матч в женском гандболе, СССР — Южная Корея. Никто не думал, что сборная СССР проиграет, у нас поражений не было десять лет, однако кореянки бились до конца. Как и все бегуны, я индивидуалист и не люблю командные виды спорта, но тут было что-то не от мира сего, как первый звоночек, что СССР, непобедимая «Красная машина», скоро развалится. Точнее, второй звоночек, а первый, очень пронзительный, прозвучал ещё в июне, когда Штеффи Граф за полчаса всухую обыграла лучшую советскую теннисистку Наташу Звереву в финале открытого чемпионата Франции — 6:0 и 6:0!
В метании диска Юрий Думчев был четвёртым! Мне было очень жаль, что он остался без олимпийский медали. Корейская лаборатория Сиднокарб не определяла, но идти на риск никто в нашей сборной тогда не решился!
Вот и всё… Олимпийские игры закончились, прибор мы выключили, из хроматографа вынули колонку — и внутрь положили Библии, штук десять экземпляров как раз поместились. На обратном пути сильно штормило, и я понял, что такое морская болезнь. Вот и Владивосток, в госпитале ТОФ наши ящики стоят, как их оставили, мы упаковали в них приборы и лабораторную утварь, затем Юрий и Наталья улетели чартерами, как белые люди, а я остался сторожить ящики и ждать вылета, всё тяжёлое и громоздкое возвращали в Москву на военных самолётах.