Для нас это был неожиданный и сильный удар. Василий Викторович Громыко, заместитель председателя Госкомспорта, готов был просто растерзать Виталия Семёнова, вызвал его на ковёр и, видимо, хорошенько пропесочил. Виталий вернулся из Лужников изрядно помятый и красный как рак, однако глаза его сверкали по-боевому. Громыко понимал, что затевать новую атаку на Семёнова ему не с руки и не ко времени, шума никто не хотел; только-только успешно началось советско-американское сотрудничество, и тут ещё до нас дошли слухи, что во время этой аккредитации Дон Кетлин пропустил станозолол! Но он в своём Лос-Анджелесе как-то умудрился выкрутиться, и его вроде бы не накажут. Так что Громыко решил, что мы тоже должны оправдаться и «отписаться», то есть направить объяснительное письмо на имя принца де Мерода с копией самому маркизу Самаранчу, президенту МОК.
Даже не знаю, послали тогда наше письмо куда-нибудь или нет, но мы с Уральцем за неделю написали небольшой трактат о том, как непросто количественно определять кофеин, используя эфирную экстракцию, и что отношение Т/Е меняется в зависимости от полноты гидролиза и дериватизации. И ещё наш новый компьютер чудил белым светом, как хотел рисовал зигзагами базовую линию и по-разному обсчитывал высоту и площадь пиков стероидов. И много чего мы нагородили в том же духе страниц на тридцать. Мне это порядком надоело, и я стал в лицах представлять, как принц де Мерод в своей вальяжно-вежливой манере будет листать наш трактат между бокалами изысканного вина, держа сигарету немного на отлёте и хитро щурясь на струйку дыма. Но Виктор Уралец был глубоко и искренне расстроен случившимся: потерю аккредитации он переживал как собственную вину и на мои подражания принцу, шутки и комментарии не реагировал.
Слава Богу, на уровне Госкомспорта наш трактат сработал; Василий Викторович Громыко подержал его в руках и успокоился. Ему растолковали, что ведь ни кофеин, ни тестостерон мы не пропустили, просто немного не так посчитали количественные показатели. А коварный Манфред Донике нам мстит и придирается по пустякам, всё никак не может успокоиться и забыть прошлогодние тайные лаборатории в Калгари и Сеуле. Главное — чтобы эти проблемы и события не попали в перестроечные газеты, именно этого в Госкомспорте опасались больше всего, так что мы продолжали работать, будто ничего не случилось.
И ни одной пробы Донике мы не послали.
В конце октября мы съездили в Крайшу, в восточногерманскую лабораторию, и было это в последний раз: вскоре ГДР прекратила своё существование. В Дрездене мы жили в гостинице «Ленинград», именно там я ел самую вкусную солянку в своей жизни. Город шумел даже ночью, непрерывно стоял какой-то хоровой рёв — это происходило объединение двух Германий. Директор лаборатории профессор Клаус Клаусницер просто исчез, и мы о нём больше никогда не слышали. Профессор Донике его не любил, но долгие годы вынужден был терпеть в составе медицинской комиссии МОК. Лаборатория в Крайше продолжала работать, но тоже могла лишиться аккредитации. Обычная история — никому не по нраву, когда в стране появляется вторая лаборатория. Дон Кетлин тоже постоянно воевал со второй американской допинговой лабораторией, время от времени возникавшей то в Индианаполисе, то в Атланте. Вторую лабораторию в Канаде, в Калгари, также развалили после зимних Игр 1988 года — там во время аккредитации не смогли определить Оралтуринабол. Только лаборатория в Барселоне держалась благодаря личной поддержке маркиза де Самаранча, носителя извечного каталонского духа, не согласного с доминированием лаборатории Мадрида.
6.4 Всемирная конференция в Москве. — Введение внесоревновательного контроля
В октябре 1989 года в Москве состоялась очень представительная Всемирная антидопинговая конференция. Нас нагрузили заботой о директорах лабораторий, они были приглашены все поголовно — и мы заранее рассылали приглашения, чтобы они могли вовремя получить визы. Мне пришлось следить буквально за каждым — куплены ли билеты, когда и где надо встречать, забронирована ли гостиница. Раньше этим занимались Госкомспорт или Олимпийский комитет, что было почти одно и то же, но перестройка всё изменила.
Теперь мы всё организуем и делаем сами.
Встречать гостей мне пришлось в единственном на всю 10-миллионную Москву международном аэропорту Шереметьево-2, маленьком, тесном, построенном десять лет назад и постепенно превратившемся в полукриминальную зону. Поэтому «вылавливать» ребят из лаборатории Кёльна (цивилизованное слово «встречать» тут было неприменимо), я поехал сам. Ни пейджеров, ни мобильных телефонов тогда ещё не было и в помине, у меня имелся лишь клочок бумажки с номером машины и именем шофёра. Прилетали трое молодых специалистов из Кёльна, даже друзей: Вильгельм Шанцер, Михаэль Крафт и Андреа Готцманн.