6.7 Валентин Лукич Сыч — наш новый директор. — Эритропоэтин
Снова Москва, снова перемены. Институт ВНИИФК остался в старом здании на улице Казакова, а нас отделили в здание в Елизаветинском проезде. Там был создан ЦНИИС — Центральный научно-исследовательский институт спорта. Его директором был назначен Валентин Лукич Сыч, известный и опытный спортивный деятель, попавший в опалу и куда-то пропавший на десять лет, но снова вернувшийся в Москву. Сыч и Семёнов сразу невзлюбили друг друга. Зато Сергей Португалов, постоянно ездивший в США вместе с Громыко и Семёновым в составе советско-американской комиссии, стал в институте важной персоной — заместителем секретаря парткома! Он мог иногда щегольнуть американскими словечками, причём с калифорнийским акцентом, как у Кетлина, и курил что-то хорошее, кажется Marlboro, в своём солидном кабинете на втором этаже, прямо под нами. Основным специалистом в области фармакологии и боссом второго этажа оставался профессор Рошен Джафарович Сейфулла, мы его ценили и уважали, но Семёнов и его, и весь второй этаж просто ненавидел. Считалось, что второй этаж — это меч, анабольно-фармакологический меч, а мы, третий этаж, — антидопинговый щит, но щит и меч находились в одних руках, таково было устройство советского спорта. Сычу это сравнение нравилось; конечно, он понимал, что всё далеко не так просто и спорт давно и круто замешан на фармакологии. И новый Институт спорта слаженно заработал, времени терять было нельзя, ведь уже через год были Олимпийские игры, зимние во Франции, в Альбервиле, летние в Испании, в Барселоне.
После защиты диссертации я стал старшим научным сотрудником, зарплата выросла со 170 рублей до 300, но инфляция не дала почувствовать прибавку. Тут надо отдать должное Сычу, он утвердил нам ночные дежурства в лаборатории «для обеспечения бесперебойной круглосуточной работы оборудования». Разделив ночные дежурства на всех, кто работал на приборах, мы получили по три ночёвки в лаборатории в месяц. Ночные часы оплачивались в двойном размере, и зарплата возросла в полтора раза.
Как-то раз мы с Португаловым вспоминали Игры доброй воли и наше сотрудничество с США, но Сергей резко сменил тему и сказал, что всё это в прошлом, впереди, в 1992 году, Олимпийские игры в Барселоне и все западные спортсмены в циклических видах спорта готовятся на ЭПО — рекомбинантном эритропоэтине. Всего несколько инъекций ЭПО повышают выносливость благодаря увеличению эритроцитарной массы крови, переносящей кислород. Кислород нужен для работы мышц, где в митохондриях во время нагрузки происходят окислительно-восстановительные процессы, за счёт чего вырабатывается энергия. ЭПО был очень дорогим препаратом, но Португалов нашёл в Москве то ли клинику, то ли институт, где расфасовывали по ампулам бельгийский эритропоэтин. Одна ампула должна была содержать 8000 единиц ЭПО, это довольно большая доза, но по факту ампула содержала тысяч пять или меньше — туда тоже докатилась перестройка, рубли ощутимо просели, и персонал стал подворовывать, то есть разбавлять посильнее, а левые ампулы продавать на сторону. Теоретически рынок сбыта был широким и глубоким, но уличного спроса на ЭПО не было; да и сами ампулы выглядели кустарно, даже страшновато. Чтобы такое продать спортсменам уровня мастера спорта и выше, надо было уметь говорить с ними на одном языке, знать спорт изнутри и убедительно позиционировать новый препарат. В итоге производители вышли на Португалова, сообразив, что без него не обойтись.
Я всегда любил новые допинговые препараты как с практической, так и с научно-исследовательской стороны: спортсмены применяют, мы анализируем их мочу, изучаем метаболизм и отрабатываем процедуру определения. Однако молекула ЭПО огромная, её молекулярная масса в 50–100 раз превышала определяемые нами допинговые соединения, называвшиеся small molecules — маленькими молекулами. В случае эритропоэтина мы столкнулись со сложным полипептидным соединением, причём в разных местах обвешанным гликозидами (сахарами) и сиаловыми кислотами — их комбинации называются изоформами; в природе изоформ человеческого ЭПО много, кажется, двенадцать или четырнадцать. В то время ни одна лаборатория допингового контроля не могла определять ЭПО в моче, да какая там моча, лаборатории даже содержимое ампулы не могли проверить и определить, есть там ЭПО на самом деле или это пустышка. До реального (честнее будет сказать — мало-мальски надёжного) определения эритропоэтина оставалось ещё двенадцать лет. Португалов понял, что в спорте наступил золотой век эритропоэтина, когда спортсмены будут устанавливать мировые рекорды и выигрывать Олимпийские игры и чемпионаты мира без оглядки на допинговый контроль.