Симпозиум кончился, я уезжал немного позже; Сюзанна Гёрнер отвезла меня в магазин Quelle и буквально заставила купить для Вероники микроволновую печь Privileg. Тогда я не знал, зачем она нужна, однако эта печка проработала у нас дома пятнадцать лет. Перед отъездом я зашёл в лабораторию попрощаться, а там в самом центре стояла корзина с кусками масла, сыра и колбасы, это принесли сотрудники, зная про наши проблемы с продуктами в Москве, и неожиданно получилась целая сумка. И ещё мне вручили пакеты с одеждой для детей. Сюзанна отвезла меня в аэропорт, мой багаж весил более 50 кг, и сытая аэрофлотовская тётка начала было выступать, но тут Сюзанна что-то резко сказала ей по-немецки, тётка сразу затихла и оформила багаж бесплатно.
6.9 Августовский путч в Москве
Конец марта, Москва, уже совсем другое настроение, жизнь продолжается. Директор Валентин Сыч немного закрутил гайки, даже дисциплина появилась, что было нехарактерно для научно-исследовательского института. Если кто ездил в командировку, то её заранее надо было включить в план работы, а по возвращении сдать письменный отчёт в трёхдневный срок. Виталий Семёнов ездил в командировки по линии Госкомспорта, однако Сыч нанёс ему неожиданный удар — лишил его госкомспортовской переводчицы! Тогда Семёнов стал брать с собой Виктора Уральца, отчего их отношения на время улучшились.
Как-то раз меня вызвал Сыч, спросил, как дела и могу ли я прийти к нему завтра после обеда. Да-да, хорошо, буду. Доложил Семёнову, что Сыч меня завтра зовёт; Семёнов злобно сверкнул глазами, попросил вернуться и сказать Сычу, что я не могу, завтра буду очень занят.
— Как же так, — возразил я, — я только что ему сказал, что могу, и вдруг через полчаса не могу, очень занят! Что он про нас подумает?
— Ладно, иди, — устало вздохнул Семёнов.
К Сычу тогда приехал иностранный корреспондент, и Валентин Лукич три часа рассказывал ему обо всём, даже вспомнил своё голодное детство во время войны. У меня голова затрещала переводить такие разноплановые вещи, не хватало словарного запаса, но мы расстались очень довольные. Сразу отчитался Семёнову, он только хмыкнул.
Летом из Лос-Анджелеса приехал Тьерри Богосян, его возили по подмосковным тренировочным базам, там отбирали мочу, и мы вместе её анализировали. Газеты назвали такое неслыханное дело «политикой открытых дверей». Но тучи постепенно сгущались, слышалось ворчание и недовольство: пора готовиться к Олимпийским играм, а тут американцы разъездились, проверяют наши сборные команды. Семёнов как-то буднично заметил, что всё, финиш, американской программе конец, на будущий год её не будет.
Тьерри уехал в августе — буквально за день до начала путча, когда Михаила Горбачёва заперли в Крыму; коммунисты жаждали реванша и сохранения СССР. В Москве тогда похолодало и пошёл дождь; в первый день путча, 19 августа, я работал сутки, у меня было ночное дежурство. Все рано ушли домой, да и днём никто не работал, мы сидели у телевизора и обсуждали, что происходит и что будет дальше. Я остался в лаборатории один, проверил на нашем третьем этаже все замки и двери — время наступило неспокойное, мы всё запирали, охраняли и контролировали. Потом спустился вниз, ко входу в институт, проверить охрану. Там рядом с телефоном сидела бабулька, такая беззаветная советская труженица, вынесшая войну и прочие беды; сухая, с прямой спиной и светлым немигающим взглядом. Я ей сказал: глаза всю ночь не смыкать и дежурить попеременно. Второго охранника не было, точнее, он спал в закутке, устал от безделья или был пьяный — мужикам лишь бы нажраться и потом храпеть до утра в вонючих носках. Далась им эта перестройка.
Уже давно стемнело, и я собрался спать, но тут бабулька снизу стала звонить, а потом стучаться в нашу дверь — кто-то весь мокрый и растрёпанный рвётся к нам в институт, называет моё имя. Боже мой, это был Сергей Португалов — действительно, его было не узнать, весь какой-то потрёпанный, мокрый и без очков; мы скорей его впустили.
«Ой, Гришка, спасибо тебе», — выдохнул он, и вместе с ворвавшимся холодным влажным воздухом на меня пахнуло перегаром. Потом я не раз пытался узнать, что же случилось той ночью, но Сергей мне так ничего и не рассказал.