Финны нас куда-то возили, мы собирали мочу у каких-то юниоров, анализировали в лаборатории, но нам уже было не до мочи, мы купили машину! На следующий день была пресс-конференция и торжественный приём с пивом, вином и закусками. Сергей после обеда расхрабрился и захотел потренироваться, порулить и проведать дорогу — как нам из Хельсинки выехать на трассу, но я отговорил его садиться за руль, нечего было пить вино бокалами. Позвонили в «Аэрофлот», отказались от полета, всё, спать — завтра с утра едем!
Кажется, был выходной день, дороги пустые, и мы кое-как со второй попытки выехали из Хельсинки и поехали по знакомому шоссе в сторону Торфяновки; перед границей залили полный бак. На таможенном контроле на финской стороне была очередь, но мы зашли прямо в контору, там лежали утренние газеты, где были наши фотографии со вчерашней пресс-конференции. Финны оживились, попросили принести документы на машину, всё нам проштамповали, и мы, объехав очередь по обочине, пересекли границу. Две газеты я прихватил, показал нашим пограничникам, и мы тоже без задержки поехали к Выборгу. Пограничники посоветовали перед Выборгом заправиться — дальше могут быть проблемы.
Проехали Ленинград, стало по-осеннему медленно темнеть, до черноты в глазах. Сергей был готов ехать ночью, но я всего боялся и настоял переночевать на большой стоянке, где собрались дальнобойщики, машин десять. Ребята были хорошие, мы их угостили финским пивом, они нам налили водки; есть мне совсем не хотелось, стресс невероятный, скорее бы доехать до дома. Спина моя трещала от сидения в скрюченном положении, и заснуть не получалось. На рассвете поехали, бензина осталось мало, и мы стали заезжать на каждую заправку, несмотря на таблички «Бензина нет». Заглянув в окошко, я просовывал финскую газету с нашими фотографиями, пока одна девчонка не сжалилась и, поколебавшись, залила нам полный бак. Вот и Москва, заехали ко мне во двор, я забрал вещи, Сергей зашёл, выпил у нас крепкий кофе — и поехал к себе; я очень волновался, пока он не позвонил и не сказал, что добрался. И я тут же заснул. Машина оказалась удачной, Сергей на ней проездил много лет.
Осень, 24 октября, и мы решили в лаборатории отметить мой тридцать третий день рождения. Виктор Уралец, намереваясь вечером выпить со всеми, приехал на метро; его машина, голубенькая «Лада» шестой модели, почти новая, осталась стоять у подъезда. На следующий день, собираясь приехать на работу, Виктор не нашёл во дворе своей машины. Позвонил в ГАИ, там спросили, когда её могли угнать. «Ночью, наверное». — «Тогда искать бесполезно, за пару часов машину разобрали на запчасти, а корпус разрезали».
Для Уральца это стало большим ударом, он принадлежал к тому поколению советских людей, для которых машина была мечтой всей жизни, она становилась членом семьи и символом достатка и успеха. Ежедневное вождение было для него праздником.
Уралец изменился, было видно, что с ним что-то происходит. Однажды он мне сказал по секрету, что нашёл работу в США, в Сан-Диего, его контракт почти готов, осталось оформить рабочую визу и перевести на английский язык большую стопку документов, затем нотариально их заверить. Уралец рассказал, как тяжело ему ездить с Виталием Семёновым на заседания медицинской комиссии МОК и что профессор Манфред Донике терпеть не может Семёнова. Ни в каких обсуждениях Семёнов участия не принимает, сидит молча, но когда Донике начинает спрашивать мнение Уральца, то Семёнов раздражается, пыхтит, краснеет и ёрзает, это просто невыносимо. Василий Громыко давно хотел сместить Семёнова и назначить его, Виктора Уральца, заведующим лабораторией, однако принц де Мерод упорно поддерживал Семёнова, так что ситуация сложилась непростая и никак не разрешалась.
Поэтому Уралец решил уехать.
Я помогал ему незаметно копировать аккредитационные отчёты ведущих лабораторий: Кёльна, Монреаля, Барселоны — они ему пригодятся на новом месте работы. Уралец дал мне почитать отчёт о расследовании под руководством канадского судьи Чарли Дабина, тяжёлую связку копий, страниц пятьсот или шестьсот. Судья Дабин руководил правительственной комиссией, расследовавшей причины положительной пробы Бена Джонсона в Сеуле в 1988 году. Отчёт назывался «Расследование применения препаратов и запрещённых методов с целью улучшения спортивных результатов». Там всё было изложено битым словом: без анаболиков соревноваться на международном уровне невозможно, это аксиома. Интересно, что один канадский дискобол стал священником и поднялся до епископа, но всё равно продолжал систематически снабжать метателей анаболическими стероидами и расписывать им схемы приёма. И ещё много чего было там описано, точь-в-точь как у нас, забавно только, что по-английски.