Видя всё это, представители фирмы предложили нам проводить обучение специалистов на местах, на русском языке и на их хромассах, с учётом стоящих перед ними задач и проблем, для решения которых и было приобретено оборудование. И попросили подготовить предложение, программу тренинга, и сказать, сколько денег мы хотим за наши услуги по обучению. Слово «обучение» из контракта убрали, так как по закону мы не имели права никого обучать, и заменили его словами «проведение научно-практического семинара».
Мы выставили фирме хорошую цену, взяли половину от европейской расценки за пятидневный тренинг, фирмачи поворчали, но согласились, и мы сразу получили заказы и провели два тренинга, сначала в Братске, по анализу объектов окружающей среды, затем в Уфе, где была нефтехимия. Оплата одного недельного тренинга приносила нам сумму, равную полугодовой зарплате в институте. Семёнов тоже поворчал, но сделать ничего не мог, недельный отпуск мы оформляли по закону, у нас неотгулянных отпусков накопилось на несколько месяцев.
6.14 Доминирование кёльнской лаборатории. — Проблема определения эритропоэтина и гормона роста
В 1993 году ситуация изменилась в тревожную и неприятную сторону. Мы стали заметно уступать кёльнской лаборатории в определении следовых количеств метаболитов стероидов, прежде всего метандростенолона и нандролона. В Кёльне открыли 17-эпиметиндиол, первый долгоживущий метаболит метандростенолона, и стали его определять на хромато-масс-спектрометре с магнитным анализатором масс, это называется масс-спектрометрией высокого разрешения. Мало того, что 17-эпиметиндиол сидел в организме спортсмена в три раза дольше, чем обычные метаболиты метандростенолона, так ещё новый прибор имел чувствительность в десятки раз выше, чем обычный масс-селективный детектор. Получалась невероятная ситуация — тяжелоатлет мог пройти два или три анализа в лабораториях допингового контроля, имевших аккредитацию МОК, но потом месяц спустя его свежеслитая проба попадала на анализ в кёльнскую лабораторию — и там оказывалась положительной!
Возникшая ситуация обсуждалась в Кёльне на ежегодном симпозиуме, надо было по мере сил нивелировать такое невероятное преимущество Кёльна по отношению к другим лабораториям. Решили, что каждая лаборатория должна разработать методику, позволяющую определять «большую пятерку» самых ходовых анаболических агентов, это были станозолол, метилтестостерон, метандростенолон, нандролон и кленбутерол — на уровне двух нанограмм на миллилитр мочи (нг/мл). Хотя в Кёльне по этим препаратам вышли на невероятный уровень чувствительности 0.1–0.2 нг/мл, или 100–200 пг/мл. С учётом введения внесоревновательного контроля это был большой прогресс в борьбе с допингом.
Однако оставались нерешённые проблемы с эритропоэтином и гормоном роста, они не определялись в аккредитованных лабораториях и портили всю картину и даже настроение. В 1993 году в Кёльне профессор Донике лично доложил предварительные данные по определению ЭПО и гормона роста в моче; было показано, что после инъекций концентрации пептидов в моче кратковременно повышаются. Но оказалось, что напряжённая тренировка, особенно в анаэробном режиме, проводит к такому выбросу эндогенного, то есть своего собственного, гормона роста, который не сравним ни с какой инъекцией! Эритропоэтин тоже реагировал на разные ситуации — например, на перелёт через океан, когда в течение нескольких часов пассажир находился в салоне самолета в условиях гипоксии, то есть пониженной концентрации кислорода. Концентрация ЭПО подскакивала так, как будто была сделана инъекция. И гормон роста, и эритропоэтин вырабатывались в организме человека, и в эпоху Донике никто не знал, как разобраться, где там своё, а где результат инъекции.
Информации после анализа мочи было недостаточно, и непонятно, за что можно зацепиться. Стало очевидно, что необходим анализ крови спортсмена. Профессор Донике не любил анализ крови, но обходиться без него стало нельзя. В области анализа крови лидирующие позиции занимали группы учёных из Скандинавии, они публиковали статьи, и в 1993 году в пику Донике объявили, что первый симпозиум по анализу крови в допинговом контроле состоится уже этим летом в августе, в норвежском Лиллехаммере, на месте проведения Олимпийских игр в следующем, 1994-м году. Мне очень захотелось туда поехать, но кровавый допинговый симпозиум в планах не стоял, это означало, что денег на поездку нет.