В декабре директор Сыч подписал мою командировку в Швецию для исследования экдистероидов. В Хюддинге, пригороде Стокгольма, где была антидопинговая лаборатория, в госпитале имелся хромасс с расширенным диапазоном детектируемых масс. Работал он хорошо, и мы идентифицировали основные пики, которые были видны на хроматограмме. Нельзя сказать, что это было какое-то открытие, но картина для нас прояснилась. Я вернулся в Москву и написал отчёт Сычу — ведь это он меня отправил в командировку, даже не уведомив Семёнова о своём решении. Сыч был на Семёнова зол и считал его виновным в том, что в 1993 году на чемпионатах мира по лёгкой атлетике, зимнем и летнем, у российских бегуний были найдены положительные пробы, это был станозолол, но предвыездной контроль в лаборатории в Москве его не обнаружил. Оставалось несколько месяцев до зимних Олимпийских игр в Лиллехаммере, и беспокойство в связи с предвыездным контролем возрастало. Впервые в новейшей истории Россия выступала на зимних Играх отдельной командой, и Валентин Сыч руководил подготовкой.
Виталий Семёнов изменился, стал замкнутым и скрытным, огонь в его глазах потух, он превращался в Плюшкина из «Мёртвых душ». Нас больше всего тревожила его прогрессирующая скупость, даже жадность. Мы стали часто выполнять анализы по просьбе или заказу отдельных федераций и команд, постоянно шёл левак, то есть неучтённые пробы. И так как рубль не стоял на месте и осыпа́лся, то с нами расплачивались в долларах. Семёнов платить за нашу работу не торопился, ждать приходилось месяц или два, пока он не выдавал нам по 200 или 300 долларов, причём так мрачно и горестно, будто последние деньги отрывал от сердца.
6.17 Отдайте наши доллары. — Прогрессирующая скупость Семёнова
Однажды к нам приехал высокий, красивый индус, будто с картинки. Виталий хотел договориться с ним сам, без нас, но индийский английский оказался сложен для понимания, и Семёнов позвал меня переводить. Оказалось, что сборная Индии по летним видам спорта в следующем, 1994-м году будет участвовать в Играх Британского содружества наций, проводившихся в Канаде. Индусы запланировали внесоревновательный контроль, приблизительно 150 проб. Да-да, всё хорошо, договорились, причём про стоимость пробы и оплату Семёнов не сказал ни слова. Однако, провожая индуса, я спросил у него на улице, какова цена одной пробы; он мне спокойно ответил, что 100 долларов. Отлично!
Мы проанализировали 160 проб из Индии, время шло, а денег не было. Сергей Болотов начал закипать, он тогда то ли развёлся, то ли женился или и то и другое сразу, поэтому крайне нуждался в деньгах и затевал все наши бунты. Он разозлился и пошёл к Семёнову выяснять, где деньги за индийские пробы. Виталий не моргнув глазом сказал, что индусы пока что ничего не заплатили. Я сразу позвонил в индийское посольство, меня соединили с тем самым красавцем индусом, что к нам приходил, и он сказал, что расплатился месяц назад, привёз 16 тысяч долларов. Это была огромная сумма, равная стоимости трёх легковых автомобилей, белых «восьмёрок» или «девяток», как у директора Сыча.
И вот мы втроём, Сергей Болотов, Владимир Сизой и я, пришли к Семёнову и прямо спросили, где наши деньги за работу. Он начал что-то объяснять, что сейчас не время и что с нами он расплатится позже, однако мы договорились стоять стеной и сказали, что больше ни одного анализа не сделаем, пока не получим деньги. Мы оставили у него на столе листок с нашими расчётами — какие суммы полагаются сотрудникам, участвовавшим в работе. Нам троим, старшему персоналу, он был должен по 2000 долларов каждому. Семёнов распыхтелся и покраснел, как индюк, начал что-то бормотать, но мы сидели и молчали. Он умолк и пообещал завтра расплатиться.