В Кёльне было много лекций по анализу крови. Интересно было, что в крови концентрации метаболитов анаболических стероидов оказались ниже, чем в моче, и вообще для определения небольших молекул, обычных допинговых препаратов, анализ крови не даёт никаких преимуществ. Пробоподготовка тоже оказалась очень непростым делом по сравнению с мочой. Кровь — сложная биожидкость с тяжёлой матрицей, причём по российским законам она считается тканью, как печень, глаз или сердце. Кёльнская лаборатория вновь продемонстрировала возможности своего масс-спектрометра высокого разрешения производства фирмы Finnigan, она доминировала в определении анаболиков в моче, подтверждая невероятно низкие концентрации станозолола и метандростенолона. Было объявлено, что этот метод будет применён во время Олимпийских игр в Атланте в 1996 году. Впервые на кёльнском симпозиуме я вдруг почувствовал себя удручённым и потерянным, просто ждал, когда он закончится. Куда-то исчезли прежняя концентрация, живой научный интерес и жажда знаний, как было раньше, когда каждую лекцию я записывал буквально дословно, а формулы и спектры запоминал сразу, будто фотографировал.
Количество аккредитованных лабораторий росло, и с того времени неравенство в возможностях лабораторий закрепилось окончательно. Вроде бы у всех была единая аккредитация, как диплом об окончании университета, но одни были отличниками, а другие — троечниками и выживали только за счёт списывания у соседей и обязательного посещения всех занятий. Однако профессор Манфред Донике ко всем относился очень внимательно и всегда поддерживал отстающих или начинающих. Нам он сказал, что профессор Семёнов исключён из состава медицинской комиссии МОК, саркастически подчеркнув слово «профессор» и хорошо зная, что Семёнов профессором не был, он вообще был далёк от практических знаний в аналитической химии и инструментальных методов анализа. Вообще, профессор Донике любил озадачить Семёнова — чего только стоила отправка Виталия в Сеул в 1987 году для проверки корейской лаборатории, когда у СССР с Южной Кореей не было никаких отношений. Помню, Уральца особенно веселило, когда письма Семёнову направлялись во ВНИИФК и вместо улицы Казакова, дом 18 Донике писал «Казанова, 18», и получалось забавно: Dr. V. A. Semenov — Kasanova, 18, именно так пишется фамилия Казанова на немецком…
«Дрова Семёнов Казанова 18», — смеялись мы с Уральцем.
Возвращаться к серьёзной работе не хотелось. Потеря аккредитации была очень болезненной, Семёнов злился и называл нас бездельниками. Сергей Болотов хотел конфликтовать дальше, чуть ли не «вмазать старому дураку», но я его удержал — и он пропал куда-то на неделю. На работу вообще можно было не ходить, наша официальная заплата стала настолько символической, что я был вынужден заниматься всевозможными подработками, начиная от исследований медвежьей желчи и струи кабарги и заканчивая левыми анализами для Сергея Португалова и перепродажей ампул с эритропоэтином. Только благодаря побочным заработкам я мог по-прежнему выполнять свои функции старшего научного сотрудника в лаборатории, это была моя добрая воля и благодарность за то, что именно в этой лаборатории я стал хорошим специалистом, имел перспективы и постоянно получал приглашения на работу из разных мест. Но я твёрдо решил уйти в американскую фирму Hewlett-Packard.
В начале лета к нам приехала солидная делегация из Атланты и Чикаго, эксперты из лабораторий крупной фармацевтической фирмы SKB — Smith Kline Beecham. Они готовились к проведению анализов проб во время Олимпийских игр 1996 года в Атланте, а для тренировки хотели этим летом поучаствовать в совместной работе по анализу проб на Играх доброй воли в Санкт-Петербурге. Аккредитации у них не имелось, отношения с Кетлином и его олимпийской лабораторией в Лос-Анджелесе у них были напряжённые. Они не знали, что мы потеряли аккредитацию и не имели права делать пробы с международных соревнований. Семёнов строго запретил нам говорить правду о наших проблемах с аккредитацией и на словах выразил готовность сотрудничать с Атлантой. В ответ ребята сразу пригласили нас к себе, в Атланту, посмотреть лабораторию, согласовать планы сотрудничества и начать совместную подготовку к Олимпийским играм. Мне сразу захотелось в Атланту, но Семёнов объявил, что денег на поездку у нас нет.