В Калгари мне стало очень плохо, почему-то через день возникала такая боль в спине, что я не мог спать. И правая нога просто отстегивалась, я не мог, как прежде, быстро переставляя ноги, сбежать вниз по лестнице, можно было упасть. Появилась лёгкая хромота. Чувствительность правой стопы падала; лежа в кровати, я не мог понять, находится моя нога под одеялом или нет, холод и тепло почти не ощущались. Поставить диагноз в Канаде никто не смог, мне становилось всё хуже и хуже — и я решил вернуться в Россию.
В Москве — тёмным и мрачным осенним вечером 23 сентября — мне за десять минут поставили диагноз в маленьком Центре Валентина Дикуля на Партизанской улице. Оказалось, надо искать опухоль в голове или в позвоночнике, именно она пережимает спинной нерв и блокирует иннервацию правой ноги. И действительно, в области 3-го и 4-го грудных позвонков нашли небольшую незлокачественную опухоль под названием невринома — это разрастание жировой ткани, выстилающей позвоночник изнутри. Вероятно, опухоль была следствием сильного удара; я помню, как в школе мы рубились в футбол на хоккейной площадке и меня так впечатывали спиной в деревянный борт, что казалось, будто голова куда-то отлетала.
Нужно было срочно делать операцию, если тянуть, то правая, а затем и левая нога могли быть окончательно парализованы. Тогда остаток жизни я бы провел в инвалидной коляске. Операция предстояла очень сложная, надо было вскрыть позвоночник, удалить опухоль, потом на три позвонка поставить титановый зажим, похожий на «крабик» для волос, но только с винтиками. Мне сказали, что операцию следует делать только в НИИ нейрохирургии имени академика Н. Н. Бурденко, в отделении спинальной нейрохирургии на десятом этаже, где работали два великих специалиста, доктора наук, профессора Валентин Евгеньевич Синицын и Иван Николаевич Шевелев, заведующий отделением.
Когда выяснилось, что́ необходимо делать, стало проще. Хорошо, когда есть много друзей, готовых помочь. Самые сложные операции выполнялись по вторникам и четвергам. И вот с утра во вторник, 15 октября 2002 года, меня проклизмили, вкололи что-то такое, от чего у меня подскочило настроение, затем голого, но под простынёй и головой вперёд, повезли в операционную. Помню яркий слепящий свет со всех сторон — и всё. А дальше случилось чудо — я просыпаюсь где-то в тепле и вдруг осознаю, что пальцами правой ноги чувствую шершавость простыни и холодок металлической решётки кровати-каталки, на которой лежу. Боже мой, какое счастье, просто слёзы из глаз, ведь раньше правую ногу можно было хоть в снег, хоть в кипяток, она ничего не чувствовала!
Подошла медсестра, увидела, что я очнулся, и показала мне мой ингалятор. Я поморщился и глазами ответил, что он пока не нужен. Меня привезли в палату и зафиксировали в полусидячем положении, ложиться было нельзя и головой вертеть тоже. Вероника, моя супруга, хлопотала вокруг и не верила счастью, что всё обошлось; я очнулся в хорошем настроении и раз пять ей сказал, что правая нога у меня обрела чувствительность. А что ещё мне было говорить? Или это наркоз так продолжал действовать?
Рана у меня на хребте затянулась первым натяжением, даже дренаж ставить не стали. Но голову зафиксировали. Через день я под присмотром стал вставать, пробираясь в туалет и обратно, а ещё через день начал ходить по отделению, туда-сюда по всему коридору, держась руками за специальную рамку с колёсиками, не дающую упасть, если закружится голова. Если раньше у меня левая нога была толчковая, а правая волочковая, то теперь обе ноги оказались левыми, одинаковыми. Какие удивительные ощущения после двух лет тоски и хромоты, я ходил и ходил, и с меня приятно струился пот, его запах напоминал органический растворитель, то ли неочищенный этилацетат, то ли даже пиридин, я весь пропитался какой-то фармакологией.
Меня выписали 24 октября, в мой день рождения, за мной приехал Владимир Паращук, тренер и муж Ирины Приваловой, он очень за меня переживал. В тот день в Москве, в Театральном центре на Дубровке, террористы захватили множество людей, 700 человек, пришедших посмотреть мюзикл «Норд-Ост». По телевизору только и говорили, что о заложниках, а 26-го рано утром их освободили, но от газа погибли десятки людей. В тот день я записал в дневнике: «От газа продолжают умирать люди. Из телевизора врут и врут, сволочи». Даже в воздухе ощущалось напряжение, но дома меня сразу отключили от новостей и на следующий день увезли в лес, в военный санаторий в Архангельском, в пяти километрах от Москвы. Там я три недели занимался гимнастикой, ходил в парке километр за километром, просто возвращался к жизни. Какое счастье, что операция прошла успешно. Однако надо было искать работу, я должен кормить семью. Моя операция и лечение стоили немалых денег.