Когда Пашка проснулся, другая мама была уже дома. Наступил вечер. На телефоне нашлось много пропущенных сообщений и звонков от Толика с Пионовой. Но разобраться с ними Пашка не успел, потому что другая мама огорошила его окончательно.
— Хочу поговорить с тобой, как со взрослым, серьёзным человеком, — объявила она, предварительно принеся к его кровати стул и сев на него, сложив руки на коленях. — Человеком, который попал в беду, хотя отказывается это понимать.
Пашка так и отпрянул. Она что⁈ Она как⁈
— Пока тебе хорошо, кажется, что можно в любой момент остановиться, но чем дольше ты будешь себя обманывать, тем хуже будет потом.
Пашка неверной рукой нащупал телефон и украдкой навёл на другую маму камеру. Как пользователь она всё ещё не определялась.
— Это не игрушки. Это, наверное, весело и здорово, очень по-взрослому, и вообще окрыляет. Возможно, ты даже чувствуешь себя богом.
Ща как прилетит от игрухи обвинение в разглашении, и как деинсталлируется она, притом, что у всех Пашкиных недругов останется, как… Но он же ничего, ничего матери не говорил! Не намекал даже!!!
— Паша, это самообман, — продолжала другая мама внушительно. — И нужно с этим заканчивать. Через силу, стиснув зубы, но прямо сейчас. Будет плохо. Будет больно. Я постараюсь помочь. Как смогу. Но ты должен захотеть и сам. Иначе ничего не выйдет. Ты должен понять, куда это всё приведёт, если ты не остановишься. Мне сейчас тоже очень страшно, Паша. Намного страшнее, чем тебе. Ты-то уверен, что всё в порядке.
— Я не… — начал Пашка, но прикусил язык. Неразглашение. Потерять игру сейчас, когда она распространилась, нельзя.
Откуда и что именно другая мама поняла⁈ Что она может знать⁈
Как к этому отнесётся игруха⁈ Он же ничего, ничего не говори…
— Паш, наркотики — это очень, очень-очень плохо и опасно.
Он моргнул раз пять подряд, уставившись на другую маму во все глаза. Какие ещё…
— Какие ещё…
— Пожалуйста, не нужно мне лгать. Я очень тебя прошу. Я изо всех сил стараюсь держать себя в руках, хотя мне хочется кричать, выть и биться головой о стену. Не ругать тебя, — быстро прибавила другая мама. — От паники и беспомощности. Я знаю, что ты у меня умный мальчик. Я знаю, что мы с отцом были… не самыми лучшими родителями. И уже поздно исправляться, но я всё-таки постараюсь. То, что ты считаешь выходом, — это страшный тупик. Это никогда не принесёт облегчения. Это морок. Краткосрочный и ложный. Ты загубишь свой молодой организм, и свою жизнь следом. Наркотики — это очень большое и коварное зло. — Она помолчала. Пашка тоже онемел от неожиданности. У него в башке закрутились шестерёнки… Шляется где-то ночами, мало спит, изменился характер, грязь под ногтями, словно копал что-то в земле, взвинченность, поведение ебанутое, из серии обосраться на линейке, деньги ещё откуда-то взялись… она, наверное, его не просто наркошей, она его вообще барыгой теперь считает. Офигеть, приехали! — Я хочу, чтобы мы с тобой завтра сходили в гости к одному моему бывшему однокласснику, — снова заговорила другая мама. — Он был очень… перспективным мальчиком в школьные годы. Я постараюсь найти его старые снимки. Специально съезжу к маме, у неё должны были остаться фотоальбомы моей молодости. Он тоже думал, когда был чуть старше тебя, что в любой момент сможет остановиться. Я нашла его сегодня через соцсети специально и попросила о встрече. Я просто хочу, чтобы ты на него посмотрел. Не бойся, Юра не будет читать тебе нотации. Он всё ещё уверен, что всё контролирует. Ты просто поболтай с ним о том о сём. Подумай, хочешь ли ты вот так. Сделай это для меня, пожалуйста.
— Мам… я не употребляю… наркотики… — выдохнул ошалевший Пашка.
— Ты не должен мне лгать. Я не стану запирать тебя дома, обещаю. — Она сглотнула и продолжила с трудом: — Я понимаю, что ничего не поможет, пока ты сам не поймёшь и не захочешь остановиться.
Здесь другая мама заломила руки и ненадолго замолчала, силясь с собой справиться.